Но Весны хватило не на всех,
А все желали долю.
Зверям надоел истёртый мех -
Они хотели волю.

Вокруг было необычно тихо. Почти слышно, как за окном переговариваются люди. Но казалось, что и эти прохожие стараются говорить тише обычного. Где-то в этой тиши завывала в отдалении вьюга, запутавшись меж крыш домов. И сверху рассеянно падал снег, кружась и осыпаясь на людей, продрогших животных... Низкие, темные тучи были неизменным пейзажем вот уже третий месяц.
Дона куталась в теплый мех, сжимая край онемевшими от холода пальцами. Задумчиво смотрела в окно, провожая взглядом некоторые пухлые снежинки. Белые, почти крошечные точки поблескивали ледяными боками, опускаясь вниз, цепляясь за карниз. Леди протянула руку, касаясь хрупкого стекла. Морозные узоры обступили тонкие пальцы, посмевшие нарушить ледяное уединение. Несколько мгновений, женщина уже думала, что начинает примерзать к тонкой кромке. Тихий стон заставил ее обернуться.
Долю секунды она изучала источник стона. Конечно, сомнений в этом не было. С тех пор, как муж оставил службу, он очень часто просыпался в холодном поту, нередко от собственного крика. Доне очень часто казалось, что с каждой тяжелой ночью, отчаянно вырывающей из сердца Нокса еще одну частичку чего-то светлого (с каждым кошмаром именно так и происходило), в волосах мужчины прибавлялось седых волос. Очень часто она шутила, что серебра в его волосах будет больше, чем в ее собственных.
Женщина тихо приблизилась к кровати, на которой, раскинув руки, лежал самый дорогой ей человек. Прислушиваясь к хриплому дыханию, Дона опустилась на краешек кровати, стараясь не потревожить тревожный сон. Протянула, было, руку к волосам мужчины, но одернула себя. Он слишком редко радовал ее спокойным сном. Именно сейчас ночные кошмары оставили его, уступив место тревожной дреме. Боги, она молилась им так отчаянно, как не молилась, похоронив шестое свое дитя. Она не могла видеть, как затухает ее муж. Которого она умудрилась полюбить, несмотря на то, что он был таким редким гостем в родном доме. Ради него она научилась отличать травы, научилась варить снадобья. Только чтобы он мог меньше морщиться от боли, которая терзала его с семнадцати лет. Прикасаясь к бледным шрамам, уродливыми полосами протянутыми по спине, она пыталась хотя бы мысленно унять эту мучительную, застарелую боль. Но даже лечебные мази, обещающие лечебную прохладу, заставляли Нокса морщиться, хотя Дона почти не касалась его кожи.
Снова хриплый вздох, Снор почти дрожал. Леди осторожно прикоснулась холодными пальцами, которые никак не могли согреться, к широкой ладони мужа. Он обжег ее горячим телом, словно боролся с горячкой. Лунный свет аккуратно серебрил грудь мужчины, не обращая внимания на преграду из снежных волос женщины, сидевшей рядом с тем, кто так интересовал луну сегодня. Если бы можно было собрать лунный свет, чтобы сделать из него исцеляющее зелье... Дона многое отдала бы за это. Дона многое бы отдала за то, чтобы тень исчезла с лица мужа. Многое бы отдала за то, чтобы вновь увидеть ту задорную улыбку, которую так часто видела после свадьбы. Тогда Нокс пытался подбодрить юную жену, чтобы в редкие их свидания она чувствовала себя чуточку теплее, в этом безжалостном снегу и холоде. Теперь же она не чувствовала отклика от него, как не старалась привлечь внимание. Как же она рада была его возвращению, глупая женщина! Уж лучше бы он оставался в Гнезде, лишь бы снова увидеть его улыбку, от которой становилось теплее и уютнее.
Леди Снор не могла понять, что так любила она в этом человеке. Он стал ей самым родным, самым близким. Робким лучом Весны, которая иногда казалось слишком сказочной для промозглого Веронна. И тяжелый взгляд его словно приказывал оставаться на месте, не пытаться сократить расстояние. Как будто время было упущено. Либо она упиралась против ледяной стужи, либо стужа уже поглотила Нокса. Как глупо было понимать это. Но попытки она оставлять не хотела. Горе не может быть вечным, она поможет ему справиться с ним. Постарается помочь.
Ненароком тонкие, холодные пальцы сжали горячую ладонь.

Не стало во фьорде
Людей и животных,
Лишь холод вокруг,
Но мы танцуем в ночи,
Хоть платье твое для людей старомодно
И в дырах мои башмаки...

Дона до боли в глазах пыталась разглядеть на лице Нокса ответы на свои бесконечные вопросы. Они мучили ее, вытягивали силу, эмоции. Закручивали в жгут, заставляя в бессилии закусывать до крови губы. Раз за разом она обращалась к всесильной Минерве, надеясь услышать хоть слабый отклик на свои терзания. Но все было тщетно. Муж снова и снова кричал во сне. Леди уже думала о том, что скоро сама начнет кричать по ночам, вот только снится ей будет вполне определенный сон. И главная роль будет отдана Ноксу. Впрочем, она никогда не знала своего мужа по-настоящему. Редкие посещения раз в год не могли рассказать ей о нем. Возможно, эти редкие встречи и стали неким катализатором к тем чувствам, что Дона испытывала сейчас. Разве она могла подумать, что она будет так отчаянно желать лишь обо дном - об улыбке? Нокс за год, который провел дома, словно уменьшился в два раза и стал гораздо старше того возраста, на который должен выглядеть по законам природы.
Как ни странно, женщина чувствовала свою вину за то, что не могла подарить ему все тепло. За то, что один за одним она писала письма, пропитанные солью, об очередной смерти сына или дочери. Боги, как она старалась держаться тогда. Слуги даже прозвали ее ледяной, бесчувственной. Она просто не могла позволить себе показать слабость. Но только ей стоило закрыть дверь комнаты, Дона сразу бросалась к письменному столу, доставала бумагу, комкала ее в дрожащих руках... Лишь спустя пару хрустальных капель она решалась, выпрямлялась в кресле и писала ровным, идеальным почерком мужу об очередном страшном событии. Леди Снор никогда не терзала себя иллюзиями по поводу того, как к этому относился герцог. Он некоторых детей-то видел от силы раз. Поэтому вряд ли мог посочувствовать. Но даже слез не видно было на бумаге, чернила все скрыли. Теперь бы впору лить слезы ему самому, если бы это помогло избавиться от тоски и кошмаров.
Дона тихо вздохнула, почувствовав боль от сжатой в кулаке мужа руки. Вырывать ладонь она не спешила. Знала, что он сейчас проснется. Ее драгоценный Нокс боролся сам с собой, разве в ее праве лишать его хоть мельчайшей опоры? Серые глаза смотрели на нее устало и, как показалось, с тревогой. Быстрая улыбка тронула бледные губы женщины. Она иногда радовалась его пробуждению, как дитя. Ведь очередной кошмар позади теперь.
На вопрос она не ответила, лишь чуть наклонила голову. Это выглядело жестом смирения и согласия, но таковым не являлось вовсе. Она бы не спала совсем, если бы могла уберечь его от кошмаров. Как много если бы. Если бы не было этих если бы...
- Не за что, - тихим шепотом сорвались слова с губ, потонув в мучительной тишине. Снег за окном все так же безвольно кружил, тихо переговаривались люди. А герцог снова просил прощения. Дона не могла понять - за что? Она чувствовала свою вину в том, что происходит с ним. Но силы духа не хватало на простые шесть букв. Да и Нокс, наверное, начал бы говорить, что ни к чему просить прощения. Не за что. Снова. И впредь.
- Тебе холодно? - Дона улыбалась. Почти весело. Это напомнило ей тот, казавшийся черным, день. Когда совсем юная, упрямая и горячая, она шла под венец, не в силах передать всю свою ненависть молодому мужу, отцу и этому проклятому, проклятому холодом и снегом городу. Часто ей снился собственный побег. И она почти что думала о том, что готова плюнуть в лицо тому, кто лишит ее невинности в первую брачную ночь. Но первой брачной ночи не случилось. Нокса срочно вызвали домой, в Гнездо. И тот страшный момент отодвинулся на три месяца, терзая молодую девушку сомнениями, обидой (что ее променяли на каких-то грифонов), все тем же холодом и зимой. Слуги пытались улыбаться герцогине с волосами цвета серебра, пытались помочь ей освоиться. Но она всегда промерзала до самых кончиков пальцев, ей казалось, что даже кости трещат от мороза, синхронно со скрипом подошв на снегу.
- Как всегда, - пусть Дона и улыбалась, но серые глаза были полны туч и грусти. Она позволила себя потянуть вниз, на кровать. Горячее тело мужа обжигало, заставляло лихорадочно облизывать губы. Лицо женщины было слишком близко к его лицу. Хриплое дыхание герцога оставалось на тонкой, молочной коже. Леди прижалась щекой к щеке драгоценного, наслаждаясь его теплом. Да, пожалуй, с ним она никогда не мерзла. Даже чувствуя его руку только на ладони, Дона грелась мыслью, что, наконец, Нокс принадлежит только ей. Ведь кошмары были снова позади. Ровно до следующей ночи. И снова она не позволит им вернуться, как всегда. Как всегда.