Утро выдалось промозглым.
Пепельные разводы облаков затягивали небо, медленно двигаясь на север. Первые капли слепого дождя уже оросили мостовую первыми лужами. Ведьмак улыбался, наблюдая за тем, как время ускоряло свой бег. Сквозь пыльное, грязное окно было видно снующих с удвоенной скоростью людишек – втянувших в плечи голову или укрывшихся под огромными черными зонтами.
Добрый и поистине приятный день.
Бельфенгир думал о жизни. Неуловимое присутствие ее ощущалось повсюду, но поймать эту эссенцию он никак не мог. Ощутив легкое раздражение, поднимающееся изнутри, ведьмак решительно задвинул шторы, погрузив переднюю в полумрак.
И вышел из дома, заговорщически подмигнув небу. Накинув плащ-непромокайку из плотной, обработанной растворами ткани, ведьмак зашагал по улице, опираясь на неизменную трость. Он больше не улыбался, погрузившись в унылый омут Палаарских улиц, однако (хвала небесам!) дождь на время смыл вонь и смрад уличного отребья.
Нищие избегали высокого человека с белыми волосами. При нем, они остерегались даже выпрашивать что-то у других и только беспомощно жались к домам, ускользая в проулки и тупички. Им был ведом страх смерти.
Сначала нужно было убедиться кое в чем. Местный капитан, приблудок начальника стражи, этот старый несговорчивый дурак не раз посылал к дому подручных - выяснить, что же это за запах, мешающий соседям жить и наслаждаться жизнью. Они тоже не любили запах смерти, хотя и сами не знали, что это именно он. Подсознательная неприязнь.
Остановившись на одном из мостов через местную сливную речку, Бельфенгир надолго застыл посередине. Ветер рвал полы плаща, но сама фигура кукольника казалась каменным изваянием. Руки в белых перчатках с силой вдавливали трость в мостовую.
- Совсем другое дело. Сладкий запах, - произнес он, накрыв копну длинных черных волос черным щегольским цилиндром, - поистине, старое, как мир удовольствие…
Невдалеке бушевал пожар. Горел особняк, дом того самого капитана Альбейла, одного из этих мерзких блюстителей показной чистоты. Впрочем, Дагор не испытывал к ним ненависти, равно как и каких-либо иных чувств. Ничего личного, это же всего лишь работа. У них - своя, у него - своя. Кто-то умирает и это тоже жизнь.
Хотя, капитан мог бы быть и поумнее.
Пылающая фигура вывалилась из окна второго этажа, исступленно визжа. Совсем человеческая реакция. Со всей округи уже спешили, собираясь, толпы зевак, но взгляд кукольника был направлен вниз, на каменную оплетку вялотекущей речки, к грязным решеткам, ведущим в трущобы канализации.
Не спеша, но двинулся к лестнице и спустился к речке, никем не замеченный. Заклятье отвода глаз действовало безукоризненно и ведьмак с теплотой погладил костяной амулет на шее. На каменных плитах лежало тело. Человек был еще жив, вывалившись из окна горящего дома, стоящего на краю речки. Это был не Альбейл.
Все равно.
Дагор не спеша подошел к бьющемуся телу и вытянул трость, направив ее в голову кому-то, кого он совсем не знал.
Сверкающее лезвие легко пробило череп и так же быстро исчезло в трости. Дагор стиснул набалдашник и коснулся полы шляпы, словно отдавая дань усопшему, а после поднялся по лестнице и  степенно зашагал прочь, беззаботно насвистывая какой-то простой мотивчик.
Народ стекался рекой, не обращая внимание на удалявшегося чудака в странной одежде. Пожар привлекал их куда больше. Восторженные и сочувствующие охи сопровождали каждый треск обрушивающихся перекрытий.
- Это же дом Альбейла! – кричал кто-то, - стражника…
- Одного из капитанов!
- Да нехай хоть сам начальник! Человек вже...
Огонь вырвался, обрушив крышу. Свирепое пламя жадно лизало воздух, тянувшись к небесам. Люди несли ведра с водой, чтобы залить ненасытную глотку пожара. Но лишь когда подоспели маги, огонь утих и вел себя как присмиревшая овечка, отказавшись поглощать весь город.
Наверное, уронили свечу, судачили люди, или не уследили за камином. В это время города было так легко забыть об осторожности.
Надвигались морозы.
Из города Бельфенгир вышел довольно легко, подозрительные взгляды стражников были назойливыми, но вполне обычными для Палаарской стражи.
Сразу за воротами, походка ведьмака стала упругой и пружинистой. Он словно помолодел, избавившись от городского дурмана и, вдыхая воздух всей грудью, направился прямо к охотничьему домику. Типичный городской костюм отнюдь не подходил для прогулок по лесу, но ведьмак легко проходил даже бурелом, превосходно зная окрестности. За века этого существования, он привык жить двумя жизнями. В одной Бельфенгир Дагор был уважаемым кукольником и гражданином Палаара, а вот в другой старый ведьмак Элурнского ковена варил зелья в забытой богом глухомани, в домике, расположенным так глубоко в лесу, что увидеть его можно было лишь перед тем, как врезаться в деревянную стену, поросшую могильным мхом и неопадающей лозой.
И тем не менее, грабители как-то ухитрялись отыскивать дорогу. У самого входа ведьмак обнаружил тело. Холодное, твердое, явно пролежавшее всю ночь. Глаза мертвеца напоминали тусклые стекляшки, направленные в небо, они, казалось, выпрашивали что-то в суетной мгле.
Дождь шелестел по кронам деревьев, изредка просачиваясь тяжелыми, крупными каплями вниз, в призрачный полумрак чащобы. Брезгливо пнув лежащее тело, Бельфенгир распахнул дверь. Замок, естественно, был взломан, второе тело лежало внутри, поперек порога, силясь дотянуться до чего-то уже совсем неважного.
Переодевшись в охотничий костюм, Дагор выволок оба тела в заросшему колодцу. Воды в нем не было, а если и была, то Кукольник в ней не нуждался - неподалеку прямо из скалы пробивался отличный источник, обнаруженный, к сожалению, куда позже, чем был выкопан колодец.
Свалив незадачливых грабителей в бездонную яму, ведьмак деловито отряхнулся и, подхватив суму, двинулся в лес.
Он искал мох. Особенный мох с предгрозовыми осадками эссенции. В небесах жутко грохотал гром и времени оставалось совсем немного.

Отредактировано Бельфенгир (2012-01-22 16:39:54)

Мягко и безмятежно шуршит листва под ногами.
Какая-то особенная свежесть пропитывает увядающий лес, когда запах жизни, еще не до конца выветрившийся из него, смешивается с неумолимым ароматом надвигающейся смерти. Так, тяжелой поступью из-за окраины следующего года, надвигалась зима.
Впрочем, жизнь медленно сдавала позиции. Даже ковер из полумертвых листьев был источником ее, вездесущей. Опадающие соки постепенно впитывались в мерзнущую почву, готовясь к зимовке. Так было всегда и ничего особенного в осени не было. даже красота ее была как будто привычной, особенно для того, кто прожил куда дольше обычной человеческой жизни.
Ведьмак шел, не таясь. Лес уже давно не сторонился его, завсегдатая невидимых троп и не смолкал при приближении Бельфенгира, лишь немного настороженно следя за, в общем-то опасным хищником.
Наткнувшись на поваленное дерево, ведьмак тщательно осмотрел корни, соскоблив замеченную плесень. Так рачительный хозяин подбирает все, что пригодится ему, даже если сегодня пришел за чем-то другим. Самое странное состояло в том, что названий цветов, трав, растений и грибов ведьмак не ведал. Нет, разумеется, он знал, как в обиходе кличут крестьяне и обыватели ту или иную растительность, но предпочитал забывать об этом в лесу. Интуиция старого травника справлялась куда лучше, выдавая необходимое ему по запаху и вкусу. Яд местного леса на Бельфенгира давно не действовал.
Пропитанное элексирами, мутировавшее тело легко усваивало белки даже самых опасных ядов, не позволяя им вступать в привычные реакции.
Он шел, высматривая зорким взглядом то, что искал, но, пока что, натыкался лишь на обыкновенный мох, растущий на не менее обыкновенных деревьях.
Ничего особенного.
Внезапно Бельфенгир насторожился. Воздух был все так же свеж и так же привычен, но к нему теперь примешивался какой-то иной аромат. Так пахли молоко и металл, магия и человек. Так мог пахнуть эльф. Кто-то был рядом, причем этот кто-то не был обыкновенным существом. От обычного человека всегда несло пылью и грязью, смешанной с запахом крови и пота. Нет.
Тут нечто другое.
Дагор не осторожничал. Не привык ведьмак таиться и не желал вести себя подобно жалкому голодному пустобрюху - он скорее был похож на сытого тигра, с любопытством идущего на запах осмелевшей добычи. Короткий нож ведьмак бережно вложил в ножны на поясе - рядом с кривым серпом. Сейчас его интересовала добыча покрупнее.
Котенок, играющий с клубком шерсти. Иногда даже старики бывают детьми, друг мой. Внутренний голос скрипел, как проржавевшие дверные петли. Бельфенгир редко прислушивался к нему.
Девочка. Совсем еще юное создание, или кажущееся таковым. Усмехнувшись Дагор с любопытством подумал об условностях жизни, на время позабыв даже о существовании встреченного существа. А оно, меж тем, насторожилось, почувствовав его присутствие издалека - за пределами того, что может заметить человек в густом лесу.
- Кто здесь?
Нежный девичий голосок. Отвечать он ей не собирался - по крайней мере не отсюда. Ведьмак вообще не любил кричать и сейчас просто шел навстречу, нарочито громко раздвигая кусты смятого валежника и с сочным хрустом раздавливая сухие сучья. Лишь тогда, когда он уже мог разглядеть всю ее фигурку целиком, ведьмак вознамерился вымолвить приветствие и вдруг замер, остановив рвущиеся слова на пол-пути.
Единорог.
Ошибки быть не могло, но Бельфенгир никак не мог поверить своим глазам. Ее сущность не была таковой, какой казалась со стороны и, тем не менее, он явственно чувствовал полузабытые хитросплетения ауры дивных существ. А он то, грешным делом решил, что вымерли волшебные создания - ан нет - вот. Живет и здравствует, испуганно глядя на него огромными глазищами, хлопая ресницами, точно беззащитный котенок.
В личине человека. Но разве таковое было возможным?
Ведьмак, совершенно забыв о приличиях, созерцал воплощенную мечту алхимика с улыбкой человека, знающего применение всему, что он видит. Наконец, спохватившись, хитрец галантно склонил голову в легком полупоклоне.
- Я напугал вас, сударыня? Уверяю вас, в том не было злого умысла.
Он развел руки в стороны. На языке леса, да и всего разумного вообще, это означало безопасность - если, конечно, в руках не было оружия.
- Что делает, столь юное создание одна в глухом лесу, да без сопровождения? Здешние места отнюдь не безопасны.
Говоря это, ведьмак ничуть не лукавил. Даже сомнамбулическая, полуспящая жизнь дремучих чащоб несла в себе опасность. Не для единорога, конечно, однако ей совершенно необязательно знать, что он в курсе. Как будто и не обман тут вовсе, а игра в сообщайку - она ни за что не осмелится спросить, а он никогда не признается, что уже догадался.
Не зря этот день казался особенным. Настроение ведьмака, и без того радужное, выступило за шкалу эйфории легкости. Этот день обещал подарить множество новых возможностей.
Но нужно было каким-то образом усыпить бдительность существа. Единороги - что пугливые белки. Могут смотреть до последнего мгновения, но не успеешь и глазом моргнуть, как она уже там, на высочайших ветвях огромного дерева, вне досягаемости.

Отредактировано Бельфенгир (2012-01-23 00:24:18)

Беспокойство.
Нарастающая тень сомнений удлиннялась незаметно, пока он не понял, в чем дело. Единороги были особенными созданиями и даже само их присутствие каким-то образом влияло на все окружение мифических созданий. Потоки воспоминаний волнами накрывали сознание, но ведьмак все еще сомневался.
На веку его, долгом и длинном, как нить в катушке, жизнь принимала самые разные формы. Многообразие сущего порождало все новые и новые формы и многие из них были довольно живучими. Кукольник опустился на корточки, приметив у самых корней ближайшего дерева то, что искал.
Багровые росчерки прожилок опутывали бледно-зеленую ветвь. Набухшие, полные накопленной влаги «гривы» ведьмак отсек сразу, ловко орудуя вновь извлеченным ножом. Корневище, пораженное кровавой чумкой плотно прижалось к коре, прорастая вглубь и Бельфенгир попросту отломал ее кусок, бережно обернув тряпицей и уложив в сумку.
- Разумеется, дитя. Все просто, - отозвался он, обтерев нож сухим, рыжим листом, - куда уж проще. Деликатность не позволит мне расспрашивать вас а вы, я вижу, все равно ничего не скажете.
- Почему вы так смотрите на меня? - спрашивает милое создание.
Она боялась, а он безмятежно играл в давным давно привычную игру, мастерски обыгрывая равнодушие давным давно ко всему привыкшего обывателя. Отчего-то вдруг вспомнились старые добрые деньки в пещере старого Элурнского ковена, когда он понял одну очень важную вещь.
Никто и никогда не говорил ведьмаку, кто из трех женщин ковена является его матерью. Наверное, это должно было укрепить их общую связь, сделать его частью общины. Так оно и было, да только вот юный ведьмак точно знал, кто породил его на свет.
Как никогда сильно чувствовал он связь, глядя в глаза одной из ведьм. Случайно ловя на себе взгляд или себя – на том, что смотрит ей вслед. У них не было имен – ни у кого из них, даже у Говорящей. Но именно тогда Бельфенгир понял, что имя – бесполезный придаток чему-то, чего совсем не понимаешь.
Эта мысль отпечаталась гораздо глубже любопытства смерти и теперь с его куклами ведьмака роднило нечто большее, нежели знакомство и имя. Он знал, как они устроены. Он был правдив с ними. Всегда.
И сейчас он почувствовал. Нет, даже не так – чувство поглотило его мысли, отрезав все, что было лишним. Уловки и притворство осталось где-то позади, в душном городе серых масок, и черные щупальца их постепенно рвались, высвобождая естество древнего ведуна.
- Я же сказал, - он выпрямился во весь рост и шагнул вперед, - все просто. Мне нужны вы.
И вот, на душе становится легче. Крадущийся в зарослях тигр с облегчением рычит перед броском, потому, что устал прятаться под личиной незримника, устал ждать. Его терпение безгранично, но даже у вечности есть предел. Это когда оно трещит по швам, высвобождая что-то несоизмеримо более древнее.
Короткий, гортанный звук оглашает окрестности и лес моментально стихает, прислушиваясь. Проклятье древесных корней – самое древнее из доступных старому ведуну. В его глазах – озера расплавленного жаром души металла. Хищник делает небрежный жест рукой, но это только кажется так. На деле ведун становится частью природы, как травинка, камень или дерево, а маленькая склянка, откупоренная перед броском, уже изливает свое содержимое в почву.
Он не командует, просто направляет, подсознательно чувствуя весь это лес в себе одном; и себя – в нем.
Нет ни грома, ни шума, ни таких любимых магами эффектов, магия Проклятых скромна и почти беззвучна. Лишь только с легким шелестом вырывается из-под земли росток живой лозы – гибкая плеть, растущая все быстрее. Ловко оплетая ноги и поднимаясь все выше, чтобы притянуть девушку к дереву.
Перед тем, как выпустить острые шипы, лоза вздрагивает, затягиваясь туго – но не так, чтобы придушить. И коротким, резким мгновением боли пронзает живую плоть сотнями мельчайших крючьев. Нет пути назад, только горячая кровь, стекающая по зеленовато-коричневому стеблю. Впитывающаяся в землю кровь единорога.
Или чем она там является?
Кажется, он должен чувствовать удовлетворение и насмешливую радость, но ничего этого нет. Есть только котенок, зачем-то привязанный к дереву, отнюдь не беспомощный, но не тогда, когда рядом тот, что веками оттачивал свое мастерство.
Ведуны – почти часть живой природы, а природа жестока. Ей все равно, что перед ней, человек или единорог и она уж точно не станет выбирать. «Решайте сами», беззвучно шепчет лес и только порыв легкого прохладного ветерка играет с прядками волос пленницы, утешая ее.
- Никогда не любил это дело, сударыня, - извиняющийся поклон, и вот уже Бельфенгир пробирается к дереву с лозой и пленницей, - я могу лгать лжецам, лизоблюдам, официальным лицам и даже королям, - он задумчиво смотрит поверх ее плеча, прежде, чем посмотреть в глаза, - но не вам. Вы не находите в этом странную игру природы, милейшая?
Иногда, во взгляде ведьмака – горячность и запальчивость юности. Словно сотни веков назад, когда он еще мог убедить себя в том, что молодость не отступила. Дагор привык считать себя бесчувственным, но сейчас словно время повернулось вспять. Вырвалось из омута городской спячки сознание, но вместе с ним вернулось и противоречие.
Часть его требует освободить ни в чем не повинное существо, но тот, другой Бельфенгир куда моложе и слабее.
Улыбаясь бескровными губами, ведьмак подходит почти вплотную, осторожно взяв за подбородок оплетенную лозой пленницу.
- Не поймите меня превратно, сударыня, - мягко произносит он, - я хочу отпустить девушку, но не могу отпустить единорога. Или то, чем вы являетесь. Но никакое из названий не подходит вам, оно куда грубее, нежели ваша суть, я уверен. А потому, хочу пригласить в свой дом. Быть может там мы… придем к более подходящему решению, вы согласны?
Вопрос в его глазах отнюдь не звучит насмешкой, он задан горячной юностью. И хотя старый, опытный ведьмак уже жалеет о своих словах, он никогда не возьмет их назад. Даже если придется оставить ее в лесу, привязанной к дереву.
Такова его природа и природа природы.
Жизнь.

Отредактировано Бельфенгир (2012-01-23 12:46:43)

Зло и добро.
Он видел в ее глазах боль и переживал. Как переживал когда-то, причиняя боль другим созданиям, ничуть не менее живым. К чему был весь этот ворох ненужной шелухи, с понятиями и названиями, штампами и оскорблениями. Существо из плоти и крови - но даже золотая кровь не делает тебя чем-то особенным, более достойным жизни, чем другие, в чьих жилах кровь как мутная черная жижа с багровым оттенком.
Все это так неважно.
Усмехнувшись, ведьмак присел, осторожно коснувшись лозы, впившейся в бедро девушки. Кровь из ранки там лилась особенно сильно и он извлек небольшую пустую склянку, собирая драгоценную эссенцию. Ничто не должно было пропасть даром. Запечатанная склянка перекочевала в сумку, ведьмак же легонько погладил лозу, шепча что-то себе под нос. Растение тихо зашелестело, пряча шипы, благо пленница не делала резких движений.
Оставалась еще одна деталь. Ладонь ведьмака ощутимо нагрелась, когда он взял в руку тот самый тотем, что использовал для кукол. Фантасмагоричная скульптурка, изображавшая куклу разве что не светилась, изливая тепло возрождения. Раны единорога затягивались, оставляя на месте порезов лишь след из нежной розовой кожицы, словно только что отросшей.
- Я полагал, что создания столь прекрасные и неповторимые не станут играть ограниченностью слов, - с упреком произнес ведьмак, - в природе все держится на цикле возрождения и даже я когда-нибудь умру. Как и вы. Но если вам, несравненнейшая, нравится называть меня чудовищем, я не буду против.
На самом деле, Бельфенгир кривил душой. Его уязвленная гордость аристократа не позволяла смириться с тем, что никто не понимал его истинных намерений, но извращенное благородство не позволяло и признаться в этом. По крайней мере - не при даме. Мужчина должен быть, или хотя бы казаться сильным.
- Д-да… Только… Отпустите меня…
Он не рассмеялся, хотя картинка была невероятно смешной. Когда бы он мог представить себя в таком положении, в лице беспощадного мучителя. И кто был виноват в том, что Бельфенгир позабыл о шипах лоз - или, если быть точным, не придал этому значения. Кукольник погладил лозу, обвившуюся вокруг шеи пленницы и та судорожно вздрогнула, на мгновение затянувшись так, что у несчастной перехватило дыхание.
Лоза не могла быть жестокой, она была простым порождением жизни - таким же, как и сам ведьмаг и единорог, а также земля под ними. Лоза умела слушать, а он - говорить и вместе они разрешили сомнения очень быстро.
Растение зашелестело, расползаясь по телу девушки, но сейчас его плети не обвивали, напротив - высвобождали. Лоза только стянула пленнице руки за спиной и ограничила движения ног шагами, обвив оставшиеся кольца вокруг шеи. Малейшее неверное движение - и колючки снова выскользнут наружу, а плети начнут душить и тогда уже - далеко не убежишь.
- Прошу, идите за мной, - строго произнес Кукольник и что-то подсказывало, что эта просьба только кажется таковой, - сударыня.
Разве у нее есть выбор?
Он снова почувствовал свою вину за эту игру словами и улыбнулся, прекрасно понимая, как действует эта часть магии единорогов. Подсознательная. ведьмак умел расщеплять сознание не хуже любого прирожденного мага и вполне мог позволить себе страдать, наблюдая за тем, как жестокая плоть творит богопротивные мерзости. Тем более, когда речь заходила о редких существах и ингридиентах.
Вместе, они пробирались сквозь чащу, к охотничьему домику Бельфенгира. Там было все, что было необходимо.
- Знаете, - поддерживал он монолог, раздвигая перед ней ветви деревьев, - эта лоза, что держит вас, порождение не совсем нашего мира. Стоило больших трудов удержать куски плоти клубков Изнанки от разложения, но в результате получилось это, - он обернулся, глаза весело блеснули, - эссенции вышло совсем мало и ее, увы, осталось еще меньше теперь, но я ничуть не жалею, поверьте.
Он рассказывал ей и еще что-то, увлекшись собственными воспоминаниями, но никогда в расчетливом мозгу ведьмака не возникало расслабленности или забытия. Он всегда держал пленницу на периферии взгляда. Вплоть до самого дома, где гостеприимно открыл дверь, приглашая ее войти.
Разумеется, пришлось запереть дверь  по-особому - силовой печатью, ибо сломанный замок было не так просто восстановить.
Боже, испепели всех воров в округе, мне так надоело менять замки. И эта была совсем уж человеческая мысль, которую он, с усмешкой повертев в разуме, благополучно забыл, отодвинув для своей "гостьи" стул. За огромным дубовым столом, круглым и местами изрядно потрепанным.
На краю стола громоздился перегонный аппарат и ведьмак, не долго думая, перенес его куда-то в угол, попутно едва не смахнув со стола оставшуюся сиротливо лежать ступку.
- Вот и все, - наконец возвестил он, усаживаясь рядом с ней, чтобы заботливо поправить сбившиеся волосы пленницы, - желаете чаю? Он у меня особый, на травяной отжимке. Успокаивающий тело и дарующий мыслям ясность. К сожалению, больше ничего предложить не могу.
Увесистый металлический чайник уже кипел на вспыхнувшем полотнище яркого огня печки. Глинобитная конструкция с полукруглой аркой печной выемки тут же задымила - пока Бельфенгир не вспомнил про заслонку и не встал, подправив собственную оплошность.

(P.S. надеюсь, сударыня не против небольшого моего своеволия...)

Отредактировано Бельфенгир (2012-01-23 19:02:00)

Хитро усмехнувшись, ведьмак подался вперед, вперив серо-стальной взор в глаза пленницы, пытливо изучая, почти предугадывая ход ее мыслей. Нет, он не мог проникнуть в ее святая святых, по крайней мере - не так легко, как обычно того хотелось. Но за века уединенного созерцания, Бельфенгир мог предугадать любого или почти любого человека просто наблюдая за ним. Это была странная связь, понять которую не мог даже он сам.
- Кажется, я всего-лишь предложил вам чаю, - он играл с невинным видом, вновь откинувшись на спинку стула и наслаждаясь беспомощностью девушки, - и не более того.
Живое существо всегда ждет какого-то подвоха. Ощутив внезапный прилив усталости, Кукольник поднялся из-за стола и отошел к окну, наблюдая за тем, как меняется погода. Листья шелестели слишком громко - то дождь входил в свои права, ожесточенно стучась во все еще густые оранжево-желтые кроны деревьев. Где-то там, за полумраком чащобы.
Резким, злым движением, он задернул штору, погрузив комнату в полумрак. То было продиктовано не необходимостью, но настроением - творить ведьмак любил именно в таком вот мягком сумраке, который успокаивал сознание отсутствием деталей окружающего мира.
Несколько раз чиркнуло огниво - и вот уже горит фирменная свеча "Палаарского кукольника" в красивом резном подсвечнике из стали.
Поставив свечу на стол, Бельфенгир не отказал себе в удовольствии полюбоваться видом пленницы в этом свете. Робкое пламя играло дрожащими тенями на ее лице, миловидно прекрасном и растерянном - точно у потерявшейся игрушки.
Куклы.
Вот, что напоминали ему все эти дети. Забытые и никому не нужные игрушки, свет жизни которых медленно угасал в холодном и жестоком мире. Он всего-лишь менял их - так, что они сразу обретали смысл и место в жизни. О них заботились, их холили и лелеяли. Их любили, пусть и не так, как им бы того хотелось, но любовь - не то, что можно выбрать и подарить себе.
- Вот, что я вам скажу, сударыня, - неожиданно произнес Дагор, посерьезнев, - вы не можете обратиться, я чувствую это. Не знаю - почему, но мог бы разобраться.
Он не кривил душой. Любопытство всегда искало все новые цели для своего насыщения и причина немощи единорога была достаточным поводом. Разумеется лишь после того, как чудное создание будет надежно запрятано и не сможет попытаться убежать.
Неотвеченным, ее вопрос висел в воздухе, но даже уязвленный ее невежливым поведением ведьмак не мог поступить так же. Она была дамой - а дамам позволялось многое. Даже если они и были связаны и принуждены оставаться где-то помимо своей воли.
- Подчинить... да, - честно ответил он, - именно этого мне и хочется. Но скорее всего я буду вынужден лишь приковать вас или посадить в клетку. Чего бы вам больше хотелось? Всевозвышний лишь знает, как мои ритуалы скажутся на вас, а второго единорога поблизости, как видите - нет.
Бельфенгир развел руками, чистосердечно улыбнувшись. Не было смысла лгать ей. Ведьмак вернулся к столу, стоящему у окна, на котором лежало множество склянок с высушенными травами. Открывая склянки, он набирал травы в тонкую тряпицу, пожелтевшую от частого использования, свежевыстиранную и чистую. Когда сбор показался ему готовым, Бельфенгир аккуратно собрал тряпицу и плотно завязал получившийся мешочек, опустив его в глиняный горшок. Туда же он налил и кипяченую воду из чайника.
Вернувшись к столу с заваривающимся напитком, Бельфенгир водрузил его на середину стола, не забыв захватить две кружки - для себя и для пленницы.
- Один момент, - тихо произнес он, достав травный нож.
Подавшись вперед, Кукольник ловко ухватил лозу, тянущуюся от "ошейника" пленницы. Одно быстрое, почти неуловимое движение - и перерезанная лоза быстро сохнет, высвобождая руки и осыпаясь трухой прямо на дощатый настил пола. Высвобожденный кончик извивающегося растения быстро спрятался в густом плетении на горле девушки.
Дагор спрятал нож, невозмутимо глядя в ее глаза.
- Выпейте, - он тут же переключился на чай, разливая его из горшка прямо в кружки, - если я хочу кого-то чем-то напоить, я использую дыбу и воронку. Обычно. А это - просто травяной настой.
Ведьмак первым подал пример, с наслаждением отпив из своей чашки. Настой действовал быстро - уже через минуту ведьмак почувствовал привычную ясность мыслей и вдохновение художника, нащупывающего кисть во внезапном приливе творческого безумия.
И впрямь, хотелось творить, но он не знал с чего начать. Точнее - не мог выбрать и долго, мучительно соображал, глядя в ее золотистые глаза. Озера робкого безумия существа, обреченного подчиняться.
Взгляд ведьмака сконцентрировался на темном пятне посреди лба. Ранее, он не уделял ему особого внимания, но сейчас, когда его мысли обрабатывали ее будущее, Бельфенгир внимательно рассмотрел отметину.
Спиралевидное пятно походило на то самое место - где у единорогов, обычно, торчит острый рог, такой же редкий ингридиент, как и драгоценная кровь. Так Дагор пытался заставить себя думать о практической пользе дела, в то время, как его мысли, вполне уже человеческие, упорно отвлекались на такую же человеческую внешность.
Она была хорошенькой.
Потерявшееся дитя, угодившее в силки к опытному охотнику. Такой случай мог выпасть уж совсем редко, но несколько веков - вполне достояная плата. Он мог бы прожить еще несколько человеческих жизней, только чтобы встать на ее пути и повернуть ее в другом направлении - туда, где бы ему ее хотелось видеть.
Но не тянуть ее в город, нет. Город - недостойное место для такой, как она. Он уныл и сер, несмотря на все его краски, она же - наоборот, полна неведомой ипостаси жизни, хотя ее щеки и бледны страхом, а глаза - расширены и тщетно пытаются разглядеть свою судьбу.
- Мы то, что мы есть, - повторил ведьмак слова одной своей старой знакомой, - даже если завтра на нас глядит уже не то, что мы привыкли видеть в зеркале, верно?
Смешно, но он  уже не помнил, кто это сказал. Кажется, она и сама не понимала, что говорила, несла какой-то бред и вообще была совершенно невменяемой старухой. Или молоденькой девочкой. Память  сопротивлялась и убегала в небытие, оставляя Бельфенгира наедине с его добычей.
Маленький котенок в свете тусклой свечи. С дрожащими тенями, выплясывающими замысловатый танец хаотического безумия в темной комнатке.

Отредактировано Бельфенгир (2012-01-23 22:06:21)

Это все было просто.
Глядя на нее, Бельфенгир вспоминал себя. Время, этот беспощадный извозчик, неумолимо двигалось в направлении будущего и сойти с ее тележки можно было только одним путем - ногами вперед. Ведьмак вспоминал свои первые деньки в Городе, поразившим молодого Проклятого... нет - не великолепием, а запахом тщательно замаскированного разложения. Как будто где-то на берегу моря лежит, воняет и никак не сгниет труп огромной бесформенной рыбины.
Вот чем казался ему Палаар.
Вспомнилось око Хаалу, дар, полученный от незнакомого путника. И первая колдунья, которую он наблюдал при подлете к маленькой каморке, служившей первым пристанищем Расхитителю. Да, именно так его называли тогда. Расхитителем душ, проклятым ведуном, Убивцем. Подкупленная стража, нелепые, случайные - на первый взгляд, смерти. Как давно это было...
Ворон летел низко. Теперь, когда лес остался позади, он счел нужным перейти на бреющий полет, как будто птица нарочно старалась казаться незаметнее. В серой дымке полуденной непогоды, когда было достаточно светло, но солнце не слепило глаза, одинокая птица привлекала бы слишком много внимания, должно быть.
Он тогда еще умел смеяться и почти хохотал, наблюдая за неумелыми взмахами непривычных крыльев. Колдунья была немолодой, но человеку всегда трудно переключаться, даже если он это делает уже давно. Изящество настоящей птицы оставалось за гранью мечтаний.
Палаар не был таким... как сейчас. Рябые, обуглившиеся стены укреплений, зловеще опоясывали город. Перед ними, до самого леса, тянулся пустырь выжженной земли, кое-где со следами свежих подпалин. Там, в ямах, лишенных взгляда солнца, можно было отыскать непроглядник - редкую травку, растущую далеко не везде.
Лихорадочно захлопав крыльями, ворон уселся на зубец верхушки башни и хрипло прокаркал свое, птичье приветствие. Стражник над воротами отсалютовал, рассмеявшись. Ведьмак долго думал об этом после, размышляя о том, что думал тот человек у ворот. Чувствовал ли он, что птица - не совсем птица. А может быть, он был сообщником Хаски. Это было не менее вероятно, чем простая случайность.
Ровно через минуту, ворон полетел дальше, но недолгим был его путь. Спикировав на крышу, птица проскользнула в щели наспех заколоченного окна на крыше и спрыгнула на пол чердака, заваленного каким-то хламом и рухлядью. Моим хламом, напомнил себе ведьмак. Око Хаалу теперь более чем мешало и он оборвал контакт хрустальной линзой жезла, заткнув его за пояс.
Спустя несколько секунд, ворон взорвался со слабым хлопком, усеяв перьями и поднятой пылью все вокруг. Когда все улеглось, на месте эпицентра взрыва уже стояло существо, которое уже нельзя было назвать девочкой, но еще никто не подумал бы назвать женщиной.
То была молоденькая девушка в странном платье, больше походившим на лохмотья. Она беспрестанно чихала и утирала нос небольшим платочком. Придя в себя, незваная гостья с интересом осмотрелась, прежде чем произнести свое любимое слово.
- Чудненько, - произнесла она медленно, с расстановкой.
Нужно было что-то ответить и он произнес с ленцой.
- А, это ты.
Получалось неплохо. Он уже достаточно прожил в Городе, чтобы научиться мастерски лгать, коверкая свои истинные намерения и чувства. В серо-черных тенях молодого ведьмака было не разглядеть, но именно туда с усмешкой глядела девушка-ворон.
- Гости прибыли, - игривым тоном произнесла она, - кушать подано, Кукольник. Можно приступать этим вечером.
Кукольник. Мало кто называл его так тогда. Только "друзья" из странного ковена Хаски, где ведьмы носили имена и даже фамильные имена. Возможно, дело было в том, что все они жили в Городе и приспособились к новому образу жизни...
- Знаю, - лениво ответила он, не покидая мрак, - покрывала Ночной госпожи еще не вполне готовы. Чувствуй себя как дома, Хаска Экрейн, но не забывай, что ты в гостях.
Улыбка исчезла с ее лица. Хаска явно не ожидала услышать столь ей ненавистное родовое имя и неприятнее всего было то, что упомянул о нем тот, кого она даже не видела толком. Бельфенгир был готов рассмеяться, но выдержал испытание с честью. Улыбка в тенях - не в счет.
Наверное, она успокаивала себя чем-то подобным: нет худа без добра – сам факт столь пристального внимания великого Расхитителя и Убивца внушал повод для самоуважения. В Экрейнском ковене Бельфенгира уважали и, наверное, недолюбливали. Он иногда бывал неосторожным, оставляя следы, а в Палааре стража была бдительнее людей в глубинке.
Это как если тебе скажут не «Эй детка, погрей мне кроватку», а – «вы определенно стоите внимания, миледи», - наверняка подумалось ей.
- Польщена, - процедила девушка, - в благодарность, я не стану трогать твой хлам, Великий старьевщик. Боюсь, я не могу воспользоваться твоим гостеприимством, господин послал меня только для того, чтобы убедиться в том, что ты сдержишь слово.
Он ответил ей вздохом. Что-то прошелестело и затихло, а спустя миг кукольник вновь подал голос. Он любил говорить ни о чем, когда не был занят делом. Правда, не очень долго.
- Тогда уходи, - невозмутимо прошелестел голос Бельфенгира, - не трать слова понапрасну.
Лимонная гримаса исказила лицо колдуньи. Теперь ее выгоняли, причем весьма ловко, воспользовавшись ее собственными словами. Короткий смешок Дагору сдержать не удалось, но то была малая плата за ее высокомерие. Бельфенгир считал Хаску слабой - позабыв о том, что сам едва не умер от лошадиных доз материнского пойла. Его сделали тем, чем он был и Кукольник не собирался благодарить за это.
- Хорошо. Надеюсь, ты и впрямь так хорош, как о тебе говорят.
Парфянская стрела колдуньи унеслась в небо. Кукольник рассмеялся, но промолчал, как будто и не задел его этот весьма недвусмысленный выпад. Хаска покраснела от гнева, источая тьму вокруг себя плетением трансформации. Пелена черного тумана обволакивала ее некоторое, после чего из этого облака вылетел ворон, в спешке зацепившись крылом за балку.
Пара блестящих маховых перьев, кружась, опустилась на пол. Птица улетела.
А в глубоких темно-зеленых тенях угла, на завернутом в серое покрывало кресле, Бельфенгир сидел, крепко задумавшись. Царство пыли, мрака и застоя было для него домом. Однако смотрел он вовсе не вслед улетающей Хаске. Задумчиво презрительный взгляд серо-стальных глаз сверлил тьму в самом углу.
Что-то лежало там. Тяжелое, массивное, но почти невидимое глазу. Неразличимый силуэт, который могли разглядеть только внимательные глаза, привыкшие к полной темноте.
А лежал там труп человека. Гримаса ужаса отпечаталась на холодном лице мертвеца, остекленевшие глаза смотрели куда-то за пределы этого мира. Как будто провожая улетающую душу. Если у него она была.
Просто случайная жертва. Не в том месте, не в то время.
Иногда бывает и так.
Проницательный взгляд ведьмака впустую сверлил тьму над плечом пленницы. Спустя миг он очнулся, но произошло это как-то незаметно. Просто чуть сместился фокус зрачков, поймав взгляд девушки.
- Вы просто не знаете, что такое страх, - вполне предсказуемо начал он, - если позволить ему разъедать душу, он становится все тяжелее. А если кому-то захочется вас напугать... он, если будет умен, сначала изучит вас. Страх он ведь для всех разный.
Знал ли он сам, что такое страх. Вряд ли. Скорее это была ненависть к смерти, ее неумолимости и неразборчивости. Умрет ли какой-нибудь подонок или хороший человек, ей было все равно, она пожирала и тех и других с одинаковым аппетитом.
Но единорог, скорее всего, просто оговорилась. Она должна была знать, что такое страх. Древнее существо не могло быть молодым и ведьмак иногда подозревал, что девушка может оказаться старше него самого, но Бельфенгир не привык сомневаться. Он делал то, что мог и когда мог это сделать. Судьба сама решала, получится или нет, а в том, что поблажек не будет он и не сомневался.
Когда она вдруг попросила его назвать свое имя, ведьмак улыбнулся. Древние существа придавали слишком много значения имени - для них оно слишком много означало и давало власть над чем-то большим, нежели грубое принуждение. Ему самому имя казалось лишь пережитком старых времен, но назваться именем, данным родичами - это еще нужно заслужить.
Он не заслужил.
- Кукольник, - с улыбкой произнес Бельфенгир, - Расхититель. Убивец. Проклятый. Выбирайте любое, миледи, у меня нет ничего, чтобы я мог скрыть или спрятать, кроме того, на что не имею никакого права.
Он не хотел знать ее имя. Миловидная внешность и без того всколыхнула струны чувств в душе старого ведьмака, и привязываться к пленнице еще больше он не желал. Слишком много времени прошло.
Слишком долго он держал чувства в клетке и только сейчас понял, что бывает, если дикого зверя, которого держали взаперти, на несколько минут выпустить на волю.

Отредактировано Бельфенгир (2012-01-24 01:10:49)

Странно.
Она была древним созданием, но говорила как обиженное, угнетенное своим состоянием существо.
Ведьмак крепко задумался, сделав еще один глоток собственного настоя. Лучше быть и не могло. Единорог была в его власти, она не выказывала и малейших признаков борьбы, но на душе у него все равно было неспокойно. Как в тот день, когда началась история с домом буйнопомешанных. Старина Лейс...
Каким же дураком он был. Жалкий человечишка, рожденный для великих свершений. Доктор был умен и это спасло ему жизнь. Он слишком многое понимал и мог сделать, чтобы просто умереть, как очередная овца на заклание.
Бельфенгир углублялся в память.
Хаседор Лейс нервно перебирал в руках сложенный вчетверо пергамент. В деле Эорне’таалей можно было ставить жирную точку с того самого момента, как Тирн удочерил эту девочку. Еще несколько лет назад. Спроси кто Бельфенгира - и он, наблюдавший за старым другом, решил бы, что тот измыслил что-то свое, какую-то хитрую многоходовку, которую сложно было разгадать.
Доктор сидел за своим столом и, по обыкновению, вертел в руках остро отточенный грифель. Да, дельце с самого начало попахивало жареным, однако старый дурень Тирн-старший настаивал на своем. Странно, что он вообще решился усыновить девчушку, чтобы…
Лейса передернуло и ведьмак, прикрывавшийся личиной незримника, улыбнулся.
Хаседор взял со стола графин с крепленой наливкой и наполнил маленький стаканчик, тут же опустошив его. Все чувства были у него на лице - временное облегчение обжигающего пойла. Нет, он явно был ни при чем. На несколько долгих секунд ведьмак поверил, что Лейс и вовсе ничего не знает о пропаже Тиль Эорне’тааль. Но "вовсе ничего" все же показалось ему слишком многим.
Где-то невдалеке хлопнула дверь. Входная, судя по притоку свежего воздуха. Кабинет Лейса находился прямо по коридору, на пути весьма неприятного в зимнее время сквозняка, и он не первый год ныл Бельфенгиру о том, что собирается провести перепланировку. Дорогостоящую перепланировку, отметил Дагор про себя.
Ему почудились чьи-то тихие шаги. Поступь легкая, не шаркающая, как у большинства горожан. Вальяжный, медленный шаг, ему, скорее всего, некуда торопиться. Звонкое постукивание, а это уже трость…
Скрипнула дверь, теперь совсем рядом, в паре метров. Бельфенгир с любопытством рассматривал вошедшего. Воистину, это был странный персонаж. Перед столом смотрителя приюта стоял богатый франт или щеголь в дорогом камзоле и плаще с фиолетовой подбивкой, по которой лениво переливался отсветами серебристый узор. Субъект чуть склонил голову, сжав полу цилиндра рукой в ослепително белой перчатке.
- Что вы здесь делаете? – строго спросил Хаседор, - охрана…
- …невыносимо назойлива, - закончил за него незнакомец, улыбнувшись.
В его улыбке было слишком много зубов, острых и неровных, как выточенные колья.
Невозмутимо прошествовав за спину хозяину кабинета, незнакомец:
Снял перчатки.
Сунул их в карман камзола.
Закрыл ставни слухового окна, что находилось за спиной доктора. Сделал он это весьма легко, и не напрягаясь, поскольку был роста весьма внушительного.
- Что вы себе позволяете! – доктор Лейс попытался встать, но тяжелая рука незнакомца, опустившись на плечо смотрителя, пригвоздила его к креслу.
- Тс-с-с.
Человек, а точнее существо в плаще, ухмыльнулось, легко развернув кресло к себе. Огромная рука сжалась в кулак прямо перед носом доктора.
- А теперь дай мне то, о чем ты думал, - заговорщическим тоном шепнуло существо на ухо Хаседору, - пожалуйста…
Доктору было плохо. Он хотел сказать, сказать, что ничего ни у кого не брал, но потом, заглянув в водянистые, серо-голубые глаза, он передумал. Он захотел признаться во всем, что потребуется, сказать все, что угодно этому странному человеку, улыбка которого вызывал дикий, первобытный ужас в душе. Но затем, вдруг его вырвало.
Первое, что понял объятый ужасом человек – это не завтрак. Не вчерашний ужин. Черные клубы дыма не могли быть тем, что он ел когда-либо. Клубы ползли к незнакомцу в плаще, исчезая в складках огромного кулака.
- Не волнуйся, - тихо шепнул щеголь, - ты хороший, нужный человек, Хаседор Лейс и мне не нужна твоя смерть.
Доктор облегченно вздохнул, пытаясь расслабиться. Он явно хотел только одного – не вспоминать о госте когда большой и жуткий нечеловек уйдет.
Но никто не подумал о Бельфенгире. Ведьмак усмехнулся за спиной незнакомца и большой человек ощутимо вздрогнул, резко обернувшись. Кулак ведуна врезался в его челюсть, что-то звучно хрустнуло, а Дагор, потирая руку, благостно подмигнул Лейсу. Тело на полу шевелилось и стонало, но короткий, злой удар носком сапога в висок все исправил.
- Поговорим, - мрачно произнес Бельфенгир, - о Тиль Эорне’тааль, мой друг.
Благодарности от Лейса он и не ждал. Достаточно было и того, что доктор хмуро кивнул ведьмаку, тяжело дыша.
- Я ждал тебя, - ответил Лейс, - даже если ты мне и не поверишь.
Присев на свободное место, Бельфенгир брезгливо пнул ногу лежащего человека, отбросив ее подальше от себя.
- Я бы не поверил. Но ты ведь уже знаешь, где я был последние несколько часов. Твоя дверь не открывалась, ты не выходил и никто не заходил - кроме него, - ведьмак покосился на обездвиженного мага, - поэтому ты просто обязан рассказать мне все о Тирне и Тиль. А также о том, почему тебя хотели убить из-за какой-то девчонки.
Девчонка испытывала его. Она не могла не знать, что смерть - всего-лишь слово. Любое существо в природе знает это и хищник, убивающий жертву - лишь крохотное звено в бесконечном цикле перерождений. Да, она несомненно знала и весь этот балаган - лишь очередное средство унизить его. Все древние, которых Дагор знал, поступали именно так. Недооценивали его, смешивая с грязью.
А еще эти вспышки...
Воспоминания о Тиль разозлили его окончательно и Бельфенгир, резко поднявшись из-за стола, прошествовал к окну, раздобыв в тамошней тумбочке бутылку медовухи. Он не был любителем выпивки, но сейчас хотелось разбавить собственное пойло, чтобы забыться.
- Похоже я тебя недооценил, - пробормотал ведьмак, думая о пленнице, - еще неизвестно, кто кого держит в плену.
Пожалуй, он зажился на этом свете, подумалось Дагору. Вся эта шелуха, налипающая на душу, здорово мешала жить, но он почти справился со всем. Пока не появилась эта девочка с золотыми глазами, золотыми волосами и золотой кровью. Древние были мудры, говоря о могуществе виторогих, но им и в голову не пришло описать это самое могущество. Кто-то должен был поплатиться за это.
Несколько долгих секунд Бельфенгир боролся с желанием разбить бутылку броском о противоположную стену. Победил старый хмурый болван с равнодушным лицом и ярость молодого Расхитителя улеглась, точно море - в штиль.
И волны разбивались о стену.
- Вы похожи на нее, - внезапно произнес он, лучезарно улыбнувшись, - разрушаете стены и боитесь разрушить себя. Но оболочка человека - не хрупкий сосуд и однажды вы это поймете.
Он зашагал - твердой походкой уверенного в своих поступках человека, в самый угол избы, разворошив ворох ненужных вещей в углу. Старая цепь была цела - новехонькая, словно только что отполированная. Защищенная цветочной мазью. Рецепт Хаски, да заберет Астарта ее подлую душу. Чары неразрушимости были так же целы - об этом позаботился Узелок неизменной связи, закопанный где-то в погребе внизу.
Браслет на конце цепочки был расстегнут. Ведьмак потянул его за собой и цепь зазвенела, глухо терзая изможденный царапинами настил. Длины поводка вполне хватит на всю комнату - вспомнилось ему, - и даже на маленькую опушку перед дверью.
Разумеется она бы не помогла ему. А потому ведьмаку пришлось опуститься на колено, чтобы защелкнуть браслет на лодыжке пленницы. Поднялся он нехотя, избегая взгляда в глаза. Гнев полыхал в озерах расплавленной стали еще слишком сильно. Но вскоре ему на смену пришла извечная усталость.
- Если и есть что-то о чем я жалею, - глухо произнес он, опершись на стол и склонившись над девушкой, - то это оно и есть. Хотя, на самом деле, я и есть то самое чудовище, каковым вы меня считаете.

Отредактировано Бельфенгир (2012-01-24 22:57:52)

Иногда хотелось просто ее слушать. Вся ее жизнь была как на ладони сейчас, по крайней мере, основные повороты. Вот еще юное создание безоговорочно верит в добро и справедливость – вот оно обжигается впервые, удивленно взирая на родившееся неподалеку зло, считая его случайностью… а вот оно понимает, что зла куда больше, чем добра, но не понимает, что это значит.
Как не понимал и он сам. Наверное, чтобы понять некоторые вещи, нужна вечность и далеко не все натыкаются на разгадку. Нужно исходить весь лес жизни или просто – родиться дьявольски счастливым отродьем.
- …говорите вы так, будто чувствуете все то, что чувствую я. И в это я не верю…
Он усмехнулся. В свете единственной свечи лица Бельфенгира было почти не видно, и резкий контраст делал усмешку поистине дьявольской. Он не играл в слова и не пытался что-то доказать. Как не собирался и доказывать то, что не собирается ничего доказывать.
- Один умный человек сказал мне, что существа наделены разумом, чтобы сомневаться, - произнес он, - но этот человек никогда не бывал в городе. Вы когда-нибудь видели храм богов, сударыня?
Отец. Он очень редко рассказывал что-то, почти так же редко как и вообще заговаривал со своим сыном, тогда еще обучавшемся алхимии у трех сварливых женщин. Старший в Элурне вообще старался держаться от всех подальше.
Но его слова – они были лишь догадками старого, не отягощенного знанием сущего ведьмака. Отец никогда не видел, что может сделать с человеком вера, как она может перевернуть убогое существование и сделать его сияющей звездой – пусть и посмертно. Истинно-верующие страшны именно тем, что никогда не сдаются и никогда не позволяют себе усомниться в том, что их путь – единственно правильный.
Бельфенгир многому научился у Палаарского наставника духовных дел и в первую очередь – безграничному терпению.
- Но даже у чудовищ есть чувства… - донесся до его ушей тихий шепот пленницы.
- Иначе они бы не были чудовищами, - мягко ответил ведьмак, - если ты – волк, то просто зверь. А если – человек, то чудовище. Даже если делаешь то же самое, что и зверь.
Он поднялся, тяжело и грузно, как человек, уставший от бремени, лежавшего на его плечах. Последний глоток настоя в чашке обжег горечью осадка.
- Отдыхайте, сударыня. Я оставлю вас ненадолго, необходимо вернуться в город, чтобы достать немного еды. Вряд ли единороги питаются святым духом.
Все было куда проще до того, как появилась эта девочка. Наивная и прекрасная в своей беззащитной горечи и тоске. До нее – был зверь. Хищный и равнодушный, сметающий все на своем пути. А теперь зверь, скуля, отступил, и на волю вышло чудовище. И почти ничего не изменилось, только в серо-стальных глазах прибавилось безумного блеска.
Запоздало кольнула мысль – он забыл переодеться, но возвращаться ведьмак не стал, запечатав вход в домик за собой. Дорога в город выдалась безрадостной и постной.
Ведьмак поймал себя на том, что вздохнул с облегчением, переступив порог лавки. Его единственная (пока что) помощница, встретила Бельфенгира у порога, словно почувствовав его приход. Впрочем, быть может так оно и было - куклу роднили с мастером куда более глубокие чувства, чем это могло показаться. Она была почти сестрой ему - верной и преданной, готовой повиноваться одному только его знаку.
Подчинение не ломало ее, оно изначально было настроено на сопровождение внутренних токов энергий - вот почему кукла, повинуясь ведьмаку, испытывала всю гамму человеческих чувств и искренне радовалась, если ей удавалось угодить.
- Одевайся, Илси, - негромко обронил Бельфенгир, отстранив ее попытки снять плащ с него, - собери все, что найдешь в том самом деревянном ларе в подвале, что я запрещал трогать. Нам предстоит путь.
Ни капли сомнений. Он даже позавидовал ее уверенности в том, что это необходимо. Даже если кукла и думала как-то иначе, она безоговорочно поверила в то, что ему виднее. Если бы только Милтор, тот духовный наставник, знал, чем обернется его наука и для чего она послужит - он бы в первую секунду знакомства проклял ведьмака.
Куклы были одержимы верой. Они подчинялись не Дагору - а тому, что было внедрено так глубоко в их сознание, что если и попытаться вернуть все на свои места - существо просто умрет. И ошейник на ее горле красноречиво напоминал об этом Бельфенгиру. Он был последней стадией обработки, затрагивающим нити подсознания. Обучающим куклу вере в него, мастера и хозяина.
- К вам пришли, - тихим голоском произнесла кукла, перед тем, как исчезнуть за дверью мастерской.
Гость?
Покупатель?
Бельфенгир с досадой поморщился, сняв плащ и повесив его на вешалку. Это было некстати, особенно сейчас, когда за городом его ожидало то, что требовало пристального изучения, наблюдения и... кормежки.
Мысль о том, что он уподобил златовласку животному, внушила отвращение к себе. То Расхититель, презирающий сегодняшнего Кукольника, пытался прорваться сквозь заслоны бесчувственного разума. Ведьмак нарочито медленно вошел в лавку, проигнорировав бродящего меж витрин человека.
- Потрясающе, - напомнил о себе тот, - никогда не видел столько кукол в одном месте... друг мой.
Бельфенгир чуть было не рассмеялся, но сдержал эмоции, обернувшись к единственному в городе человеку, которого и впрямь мог назвать другом.
- Лейс? - он почти улыбнулся, уголки губ дрогнули и старина доктор, несомненно, это заметил.
Хаседор был потрясающе наблюдателен - даже для приютского психолога.
- Пришел сообщить тебе лично. Я ведь всегда хотел посетить твою лавку. Вчера вечером твои... - он замялся, - добытчики, приволокли новый материал. Подавляющее большинство никуда не годится, есть мальчик с интересной фобией и только одна оказалась тем, что нужно. Может раскроешь секрет? Почему это всегда только девочки?
Ведьмак усмехнулся, шагнув навстречу и пожав руку доктору.
- Если бы я это знал, Лейс, если бы я только знал. Но мы с тобой пока видели только трех, включая Тиль. Слишком много вопросов, слишком много неясностей.
Хаседор поправил сползающие на кончик носа очки и убрал руки в карманы - защитная поза, что говорила о скрываемых мыслях. Пока он снова не начал говорить.
- Не пойми меня превратно, Дагор. Я благодарен тебе за эликсиры. И за полвека продленной жизни - тоже. Но если я не буду знать всего, то не смогу и защититься от... чего угодно. Твоя эта... Илси, она...
- Та самая, - оборвал его Дагор, - и то, что древние называли "alonae". Если я не ошибаюсь, конечно, что вполне возможно. Мой друг,  - он положил руку на плечо Хаседора, - я скажу тебе все, что узнаю сам. Поверь мне.
Доктор кивнул. Яркий свет из окна напротив приемного стола отражался в его очках, не позволяя понять выражение его лица.
- Ладно, - наконец произнес Лейс, - я все равно уже ухожу, Дагор. Жду тебя сегодня... или завтра. Когда угодно.
- Завтра, - уверенно подытожил ведьмак, - вечером.
Вышли они все вместе - худощавый доктор, рослый седой ведьмак и девочка, похожая на куклу, несущая небольшой холщовый мешок. Сам не зная почему, Бельфенгир вырвал ношу из рук Илси, хотя и знал, что куколка скорее расстроится из-за этого. Он чувствовал себя обязанным сделать хотя бы это, чтобы успокоить разбуженную единорогом совесть. С Лейсом они расстались на полпути к воротам.
Вечерело. С угасающим солнцем поднялся холодный, неуютный ветер. О том, чтобы вернуться назад сегодня уже не могло быть и речи - ворота едва ли не закрыли прямо перед носом путников - но все же пропустили.
Удивленные стражи перешептывались и Бельфенгир готов был побиться об заклад на то, что они обсуждали странного Кукольника, снующего между лесом и городом как собака на сене.
Но мысли эти недолго терзали его разум. в конце концов он даже улыбнулся, поглядев на куклу, вышагивающую рядом и в ответ она, выждав недоуменную паузу, тоже улыбнулась. Казалось - искренне радуясь чему-то, что было недоступно ее мастеру.
Илси было тяжело пробираться сквозь чащу и чертыхнувшийся Бельфенгир взялся за длинный нож, больше походящий на меч - но с утяжеленным кончиком острия. Он легко рубил сучья и продвижение ощутимо ускорилось, да и дорога ведьмаку, занятому делом, показалась короче.
- Входи, - бросил он с порога кукле.
Зная, что иначе маленькая глупышка застынет в сенях и не войдет. Даже если замерзнет насмерть.

Еще вчера, все было по-другому
А жизнь была понятной и простой
Для одного, но непонятную истому
Хранил в себе рассеянный покой

Дверь жалобно скрипнула, закрывшись за куклой.
В щели задувал ветер, но силовая печать словно отрезала все лишнее – и в маленьком доме воцарился покой. Бельфенгир не сразу нашел взглядом пленницу, а когда нашел – сокрушенно покачал головой, глядя на неподвижно лежащее тело.
У всех – свои демоны.
Храброе создание, которое жизнь не щадило. Он чувствовал в ней печать горечи и потери, что всегда бывает у тех, кто попал в водовороты судьбы. Будущее несет только смерть и ничего больше. Только иногда на этом пути ждут одни преграды и потери.
Он осторожно поднял ее на руки – белокурая головка дернулась и уткнулась в плечо. Кажется, бормочет что-то, но поди разбери этих древних. Ведьмак усмехнулся, подумав, что теперь это слово можно применить и к нему самому. Он тоже древний и такой же сумасшедший, как и все остальные.
В комнате был только один диван и Бельфенгир перенес пленницу на него, накрыв шерстяным покрывалом. Единорог пахла травой, лесом… и обреченностью. Ей еще предстояло понять, что мир не может быть тем, что ты ждешь от него. Мир это мир, а то, что в нем живет, может лишь приспособиться, подстроиться под действующий механизм. Или сгинуть навеки.
Для него осталось кресло. Выцветший бархат обивки тускло переливался в свете свечи – когда Бельфенгир тащил кресло к столу. Затем он просто сел и откинулся на спинку сиденья, уставившись в пламя свечи, дрожащее, неровное и в том пламени чудились ведьмаку  давно забытые образы воспоминаний.
За окном, кружась в замысловатом танце, падает снег. Зима рисует на стекле морозными узорами немыслимой красоты, и мир за окном покрывается какой-то сказочной дымкой. Но не сейчас, не ночью. Ночью за окном холодный ветер дует во мраке, играя злые шутки с воображением. Воет в щелях, скрепит открытыми, покосившимися ставнями снаружи.
У окна, как обычно, стоит стол. Как-то уютно смотрится он именно там, где  выгоревшие занавески поддерживают свисающую со столешницы скатерть глубокими складками ткани.
- Не знаю, зачем ты пришел.
Голос у говорящего сухой, надтреснутый, словно полыхающий в камине огонь иссушил его глотку. Старик сидит на скрипящем кресле, поближе к огню. Он даже не смотрит на того, с кем говорит, но каждая мысль в седой голове, обволакивает гостя любопытством.
Человек в сером, дорожном плаще пожимает плечами. Одежды в тенях почти не видно, только штаны из грубой кожи и рука в перчатке, покоящаяся на столе, видны в тусклых отблесках пляшущего огня.
- Не знал, куда еще можно пойти, Илиар. Я здесь ненадолго, только повидать старых друзей. Просто вдруг вспомнилось все, что когда-то хотелось забыть навсегда.
- Просто? - кашляющий смех старика похож на лай старой, больной собаки, - а скажи мне, Кукольник, если бы вдруг тебе представился шанс изменить прошлое, смог бы ты рискнуть всем, чтобы забыть? Мои дни уже сочтены, но я ни капли не жалею об этом. Мне даже жаль… тебя.
Илиар поднимает со столика бокал. Кровавая жидкость в нем дрожит – на самом деле это дрожат уже давным-давно не крепкие руки бывшего ведьмака ковена Экрейн.
Бельфенгир подался вперед, выныривая из темноты. Под капюшоном его лицо, должно быть, выглядит безжизненным, словно у высеченной из камня статуи. По-настоящему живыми кажутся только глаза, серо-стальные, холодные. Они полны какого-то внутреннего огня, находятся в постоянном движении, ощупывая обстановку кругом и редко останавливаются на чем-то определенном.
- Возможно, - тихо отвечает он, - но она никогда не касалась тебя…  сны могут быть более чем… снами.
- Она проникала в твои грезы?
Бокал со звоном разлетается на осколки, встретившись с каменной плиткой. На останках медленно разливается багровая лужица. Кровавые ручейки бегут, скапливаясь в углублениях.
- Дьявол, - голос старика еще тише, он говорит словно сам с собой, - все еще считаешь себя особенным, избранным, сынок? Да она просто использовала таких, как ты, чтобы… - он закашлялся, - чтобы удовлетворить свое любопытство…
Рука Кукольника уже у него на плече и старик вздрагивает, судорожно оборачиваясь. В выцветших, белесых глазах плещется отчаяние загнанного зверя.
- Она вернется, - безумно шепчет Илиар, - она или другая… кто-нибудь из них. С чего ты взял, что ты был единственным из тех, кто знает, дурачина? Я следил за ней… за ними… слежу. Изящные существа… невинное чудовище в шкуре ягненка. Я – единственный кто знает… помнит большее. Если не считать тебя, Дагор Элурнский, но ты родился после Мора. После того, что там было.
- Я знаю, что там было. Она показала мне. Мы ведь все любопытны, разве не так?
Сказанные сухим, ровным тоном слова цепляют старика за живое, но он лишь отворачивается, уставившись в пожирающее дрова пламя.
- Чего ты хочешь от меня, Кукольник?
- Историю… Илиар. Расскажи мне ту историю, что я хочу услышать.
Кашляющий смех обрывается лопнувшей струной.
- С самого начала?
- С самого начала.
Когда он очнулся, ничего не изменилось. Илси сидела на полу, рядом с креслом, глядя в темноту широко раскрытыми глазами. Она была готова подхватить его грезы, как это бывало всегда. Маленькая сноходка или что-то очень похожее. Она помогала ему вспоминать.
- Чуть позже, - тихо шепнул он, склонившись к ее ушку, - а пока можешь отдохнуть. Или присмотреть за ней.
Он указал на единорога и куколка почти сразу же двинулась с места, подойдя к дивану. Бесстрастно глядя на девушку, лежавшую на нем. Мраморная ручка легла на лоб единороге, осторожно раздвинув золотистые локоны.
- Жара нет, - ровным тоном сообщила Илси, - но кажется, ей очень плохо.
Кукольник упорно смотрел на пламя свечи. Впервые за долгое время он почувствовал то, что не давало ему покоя в первые годы жизни – неуверенность.
- Как и всем нам, - в тон кукле ответил он, - трагедия лишь в том, что мы понимаем, насколько это хорошо – чувствовать хоть что-то.
Да, он понимал. Тысячелетие работы – и самая главная цель потускнела. Ни в чем не было смысла без самых простых вещей, доступных каждому. Любопытство было пустым, как пересохший колодец. На первый взгляд казалось, что там что-то есть, на дне.
Ему нужна была Илси, чтобы открыть подсознание. Понять, для чего нужна эта странная златовласка. Ведь Бельфенгир ничего и никогда не делал просто так. Он знал, что все взаимосвязано, оставалось только сложить части головоломки и решение придет. Обязательно придет.
Вот только сейчас он уже не был уверен, что ему все это нужно. Как-то незаметно мир сузился до беспомощной пленницы, лежащей на диване и бормочущей что-то на каком-то, одной ей ведомом языке.
Наверное, в этом тоже была жизнь.

Отредактировано Бельфенгир (2012-01-26 14:47:53)

Я смотрю на нее и вижу, как все, что казалось важным и нужным расплывается мертвой грязью. Словно ребенок, ожидавший подарка, видевший аккуратную обертку с бантом, разворачивая ее понимает – в коробке ничего нет. Там одна сплошная пустота.
Я видел этот сон.
Тягучий, густой кошмар, в котором я, склоняясь над засохшей черной жижей, режу ее ножом. Но это плоть человека. Густыми толчками выбивается кровь из ран, как тогда, ровно семьсот тридцать четыре года назад. Помню все как сейчас. Мир качается перед глазами, комната, залита кровью и я смотрю на свою руку, окровавленную, с ножом.
Хочу смеяться. Мне просто чертовски смешно, как одному из тех, что курят особые травы. Зачем мне курить, если в моих жилах и так течет чистый яд. Но в эту минуту сознание расширяется до размеров целого мира. Так не бывает, сказал бы кто-то, а мне просто плевать. Мне смешно.
Я видел боль, сотни видов боли. Миллионы оттенков и вкраплений. Я знаю, как сделать, чтобы человек сам молил о том, чтобы его убили, выжать из его души самое низменное, как это делали те, другие. Убивец? Младенец, если сравнивать с тем, что мимоходом творили Фаэллири. Знание не дает возможности понять, как можно подступиться к этому. Как дойти до такого.
Я видел их улыбки, когда мать вырезала из груди своего ребенка еще живое, трепещущее сердце, как она жила и умерла, сжимая его в руке. Страшнее всего не то, что мы делаем, а то, что мы чувствуем. Душа человека – это так много. Это доброта и злоба, счастье и печаль. Все в мире рождается из контрастов…
Очнувшись, ведьмак посмотрел на пленницу. Серо-стальные глаза его, налитые кровью, лучились безумием. Но он еще мог держать себя в руках.
- Творение? – нотки сдерживаемого гнева прорезались в металле, - это так вы называете ее? Поглядите еще раз. Она – это то, что стоит перед вами, живое и теплое существо, никогда не ведавшее рождения. Вам кажется, что жизнь жестока к вам, сударыня? Не обольщайтесь. Сущему плевать на вас почти так же, как на меня и на это… Илси.
Он чуть было не назвал ее существом. В этом не было ничего зазорного, но именно сейчас ему хотелось подчеркнуть имя куколки, ее основу, которое нельзя было изменить.
Бельфенгир расхохотался и встал, измеряя комнату беспокойными шагами. Он потер руками лицо, желая, чтобы вернулось привычное спокойствие, но перед глазами плясали только картинки того самого вечера в новом ковене Хаски.
Горят костры. Огромные, внушающие трепет перед яростью огня. Языки пламени высотой почти с человека извиваются в первобытном танце, пожирая дрова с непостижимой скоростью. Свирепое пламя ревет и оно готово сожрать почти все, что попадет в его объятия.
- Выбирай, ты или он, - издевательский голос Хаски внушает желание размазать ее голову о первый попавшийся камень. Но я зачем-то стою и молча наблюдаю, как извивается в путах хорошенькая девушка, еще почти девочка. Рядом держат ее парня, ведьмак, стоящий за его спиной заразительно смеется, будто это развлечение – смотреть на такое.
- Это восхитительно, правда? – шепчет мне Хаска, - смотри, Кукольник, ты должен хотя бы знать, от чего отказываешься.
Из неразборчивых бормотаний девушки ясно лишь одно – она не станет выбирать.
- Ты можешь сделать все проще, дитятко, - серьезно произносит одна из ведьм у костра, - вонзи ему в сердце нож и он умрет быстро.
Если только знаешь как это сделать. Они забыли упомянуть о том, что грудь человека – прочная клетка, защищающая сердце. Можно долго и остервенело тыкать и кромсать, но ничего не выйдет, если не знаешь, как нужно держать нож и куда именно тыкать.
Рядом над костром поднимают демонстрацию – еще одного парня, привязанного к лестнице. Ее наклоняют медленно, не позволяя огню лизать плоть. Крики ужасны. Что-то поднимается в душе, протестующее требуя… непонятно чего. Или уйти или уничтожить всех вокруг. Включая жертву, которую огонь медленно превращает в хорошо пропаренный кусок мяса.
Кусок мяса, из неразборчивых криков которого можно понять только одну фразу: «мой костер слабо горит. Пожалуйста…»
Он умирает медленно, сводя с ума несчастную, вынужденную на все это глядеть. Поток да примет наши грешные души…
Еще секунда – и она уже согласна на нож. Лишь бы только не видеть этого снова, не наблюдать за этой кошмарной картиной. Не слышать криков. А эти безумные глаза, в которых отчаяние наконец увидело самое дно пылающей бездны... Когда вонзается нож, натыкаясь на твердые кости, я завороженно слежу за тем, как в исступлении, под крики собственного возлюбленного она наносит яростные удары, один за другим, завершая дело, начатое Хаской.
- Будь проклят весь род слабых, - бормочет ведьмак уже плохо соображая, - какого дьявола вы… вы все думаете, что жизнь выделила вас для особых страданий… А что я могу? Даже умереть как следует… единорог?
Он оборачивается, пошатываясь всей своей огромной фигурой, заслоняющей свет свечи.
- Это все ты, - продолжает бормотать Кукольник, безумно усмехаясь, - ты пробуждаешь тени, верно? Если света нет, то и их не будет, а ты ведь воплощенный свет. Нежное создание, родившееся в идеальном мире. Вот почему низменная плоть человека держит тебя в силках.
Он, словно осененный внезапной догадкой, хлопает себя по лбу. Куколка тут же подбегает, стараясь поддержать мастера и в этом ее движении чудится успокаивающая мощь, которой никому не дано понять.
Руки ведьмака не дрожат, когда он нащупывает в кармане старый ключ. Им пользовались всего дважды, когда-то очень давно. На свет он кажется еще старше. Проржавевший - ведь на нем не было чар, защищавших от времени.
- Вот она - твоя свобода, - сухо усмехается Бельфенгир, - ржавая и бесполезная. Забирай.
Мелькнув отсветами уцелевшего серебра, ключ со глухим звоном падает на пол у самого дивана.
Она могла бы попросить многое. Избавить ее от метки, которую он чувствовал где-то на уровне подсознания, вернуть прежний облик. Могла бы оказаться именно тем, что он ожидал увидеть. Светом в глухой черной бездне. Но рядом, почему-то, снова оказалось существо, исковерканное жизнью, в котором жалость к себе еще не высохла до конца.
Бельфенгир вышел на улицу, сняв печать и вдохнув полную грудь холодного ночного воздуха. Когда проходит почти тысяча лет, проходит все. Сожаления, печаль... даже тоска сморщивается в маленькую точку где-то на дне души. Не было смысла жалеть о том, что происходило в этой чертовой клоаке под названием жизнь.
кукла вышла следом - ведьмак услышал ее тихие шаги за спиной, но не обернулся. Она встала рядом, безмолвным спутником в ночи, девочкой, потерявшейся между мирами.
- Ты думал, что она узнает? - тихо спросила Илси, - или поймет?
Он рассмеялся, чувствуя, как проходят остатки гнева.
- Конечно нет. Это была надежда, Илси.
Личико куклы выражало искреннее любопытство и он вздохнул, отвернувшись.
- Когда-нибудь, ты поймешь, что это такое. Если я сумею объяснить. Просто теперь у нее есть выбор, а мне интересно, куда ее погонит судьба.
Лоза отсохнет  довольно скоро.
Кукла потянула его за рукав куртки и Кукольник присел, подставив ухо.
- Как будто ты ее отпустишь, - прошептала она, - и как будто, я не понимаю.
Тогда он склонился к ее ушку и прошептал в ответ.
- Но она-то об этом ничего не знает, верно?
Человек всегда может упасть мордой в грязь, потому, что он живет в ней. А единорогу грязь в новинку. Ей было предначертано что-то совсем другое, хотя какие к черту планы. Хаос и ничего большего.
В конце-концов, все было к лучшему. Если хочешь кого-то узнать, клетка только мешает. Нужно долго и кропотливо наблюдать за существом на свободе, ведь только тогда его выбор будет кристально чист и ясен. А он - он навсегда останется тем, что он есть.
Чудовищем, пленившим единорога. Или просто - хорошим охотником.

Отредактировано Бельфенгир (2012-01-27 01:48:24)

Он обернулся по-кошачьи мягко, увидев в лунном свете освободившуюся пленницу.
Все верно - говорил взгляд ведьмака. Так - правильнее всего. Свет не должен разгонять тьму, его задача - найти потерявшихся в ней мотыльков. Но для этого свет должен стать намного ярче. Непонятно почему, ведьмак улыбнулся, подойдя к ней. Никаких намеков и резких движений, лишь расслабленная поза уставшего человека.
Что он мог сказать единорогу?
Как и несколько веков назад, когда Тиль стояла на краю обрыва. Он ведь не знал. что это был всего-лишь сон. И сейчас история повторялась, только вместо обрыва был лес. Древнее существо готово было исчезнуть в нем, проснуться от жуткого кошмара, в котором беловолосое чудовище держало ее в плену, терзая странными речами. Что-то неприятное было во всем этом, некий осадок неприязни к самому себе. Странное ощущение раздвоения желаний.
Нужно было что-то сказать.
После всех этих мыслей и воспоминаний, он остался должен Расхитителю хотя бы это. Он часто думал о том, что принято говорить в таких случаях. Ворох глупой и ненужной шелухи. Или какие-то правильные слова, что волшебным образом все исправят? Нет. Чудес не бывает. Если случайно испортить разум, его уже не вернуть. Так случалось с куклами на первых стадиях.
Человек в нем беспокойно ищет. Бельфенгир холоден как лед, но даже ему интересно, что получится. Если живешь слишком долго, и слишком одиноко, тебя становится куда больше, чем одно существо. Кукольник, Расхититель, маленький мальчик из Элурнского ковена... все они были одним и остались. Все вместе.
Повинуясь внезапному импульсу, он сжал лицо бывшей пленницы в ладонях, серьезно вглядываясь в ее глаза. Движение было слишком быстрым, чтобы она могла успеть отстраниться.
- Все просто, - тихо произнес ведьмак, - беги. Если ты свет или его частичка, ты должна полыхать огнем, а не затухать во мраке. Если ты хочешь жить, ты должна быть сильнее и забыть про страх. А если ты хочешь сохранить себя, не думай о причинах. Все, что есть, задумано кем-то и для чего-то. Не тебе и не мне рассуждать об этом. Кажется, нужно просто пытаться что-то изменить, не думая о том, получится или нет. И потому я говорю тебе - беги. Беги, потому, что ты еще слаба.
Может быть, такие как она, нужны, чтобы вести за собой людей. Выводить их из мрака, потому, что иначе жалкие огонечки их душ способны осветить только маленький уголок безразмерной души. Вот  и сидят они там - потерявшиеся, забытые и одинокие, не в силах шагнуть за пределы собственной темницы. Потому, что не знают куда идти, ведь тьма - она повсюду.
Отпустив ее, Бельфенгир с усмешкой отступает назад, не сводя пристального взгляда с пленницы.
Беги, потому, что я все равно пойду следом. Может быть, я не совсем человек и света во мне не осталось. Но я хочу видеть твоими глазами, узнать, есть ли в тебе на самом деле что-то особенное. Или ты такая же как я - пустая и безумная вещица, ненужная статуэтка, которую можно только поставить на видное место и долго рассматривать в пыльном свете.
- Вы в порядке, iluen, - кажется, Илси спрашивает это, но тон у нее ровный, будто это утверждение.
- Должно быть, - тихо отвечает Бельфенгир, повернувшись к ней, - относительно чего-то или кого-то.
Ему не дает покоя тот крик. Долгий и страшный, совершенно не человеческий. Крик летящего с обрыва существа с красными глазами, в которых застыло отчаяние. Все сходят с ума. Одни раньше, одни позже. Дольно быть потому, что ум - это ненужная вещица на более высоких уровнях. Он усмехнулся собственным мыслям. Воспоминаниям.

Пыль клубится.
Множество ног, земля как будто дрожит под ними. Под нами, ведь это мы бежим. Навстречу врагу, что бежит навстречу нам. Сотни, тысячи голосов ревут нестройным хором яростного клича. Мы бежим ставить точку.
Под лязг стали и последние мысли, что сопровождают в черную бездну Хорты, мир мертвых. Там мы все и встретимся, когда-нибудь… может быть уже сегодня, но там не нужно будет лить кровь врагов. Там врагов уже не будет. А здесь, здесь нам есть что делить.
Ярость растет. Жилы вздуваются, мышцы сводит судорогами предвкушения, когда удается разглядеть лица тех, что бегут навстречу. Словно отражение в зеркале, похожи они на нас и глядят точно так же.
Звон оглушает. Немеющая рука отводит меч и бьет, отводит – и снова бьет. Я работаю. Меч все тяжелее, но я иду вперед. Все идут. И они идут и мы идем. Мы? Или это лишь я, а вокруг…
Земля обрушивается под ногами и я лечу куда-то. Меч бессильно скользит, не в силах уцепиться за гладкий камень. Я падаю в жидкую грязь.
Тошнотворный запах и бешено колотящееся сердце. Я слышу стук в висках, в груди бьет паровой молот и я задыхаюсь. Набирая как можно больше воздуха в легкие. Отдышаться, отдышаться и затем…
Затем вылезают они. Мертвые твари в обрывках доспехов. Гремя костями и металлом, они тащатся навстречу, шатаясь и валясь с ног. Ходячие скелеты. Это жуткое зрелище, но руке все равно. Рука поднимает меч и бьет без разбору. Направо и налево, налево и направо.
Кажется, меня нет, есть только рука и сердце.
Внезапно они кончаются. Лежат грудой костей передо мной. Стою по колено в человеческих останках, среди других, таких же, как я и, кажется, что-то кричу. Или реву, извлекая остатки ярости из легких. Устал подняв над головой меч. Реву, понимая, что умираю…
Я не хочу смерти, я победил, я жив. Жив! Еще жив.
Земля предательски бьет в спину, выбивая воздух. Нет, я не мертв, нет. Я смотрю, вижу. Круглая дыра в потолке и небо. Такое чистое, голубое и далекое. Я живу, Единый, живу. Я хочу жить. Я устал и должен отдохнуть а потом…
Потом я буду жить опять.

Из всех снов этот - самый странный. Он соткан из твоих собственных воспоминаний и чего-то еще. Словно когда-то существовал другой Бельфенгир, почти такой же как и сейчас. Только он чувствовал намного больше и был простым человеком. с семьей и детьми. Но Тиль так и не объяснила.
- Илси, - позвал он, не смотря на куклу.
Бледную луну закрывали облака, медленно, но верно наползая на нее. Изо рта вылетали облачки пара, растворяясь в ночной мгле.
- Да, - ответила она.
- Что происходит, когда существо умирает?
Вместо ответа она снова смотрит на него в упор. Немигающим, страшным взглядом знания. Она точно знает, что там, за гранью жизни, но даже ошейник не может заставить Илси рассказать. А еще, в этих глазах цвета крови, застыло немое обещание.
"Однажды, ты все увидишь, ведьмак" - так говорила Тиль.

Отредактировано Бельфенгир (2012-01-28 04:17:27)