№2.
Клятва.

[mymp3]https://dl.dropboxusercontent.com/s/1w9iffeq6lbsvcj/Ending%202%20-%20The%20Burning.mp3|Loyalty[/mymp3]

"Положи меня, как печать, на сердце твое, как перстень, на руку твою: ибо крепка, как смерть, любовь; люта, как преисподняя, ревность; стрелы ее - стрелы огненные; она пламень весьма сильный". (Шир Ха-Ширим, 8:6)

Он обещал себе, что будет на её стороне до конца.
Конец стал близок, когда королева сказала это вслух. Запертая, как птичка, в высокой башне, она смотрела, как над морем занимается заря. Снаружи распускались первые почки, и снег сходил с земли, обнажая грязь, и скоро должны были распуститься цветы, но глаз Эленнии больше ничто не радовало. Она была одержима одной идеей.
Сначала Её Величество желала предложить генералу Гилану или принцу Химану место короля-консорта. Да. Эльфу при смертной человеческой королеве, эльфу, который останется на троне практически вечность, эльфу, который переживет их дитя или просто удушит его в колыбели, чтобы не возиться, и объявит, что ребенок родился слишком болезненным, а за ним вскоре на погребальный костер отправится королева.
Эльфу, чье имя уже забыли, и кличут только Мясником. Или другому, одному из отродий тьмы, предавших свой род, будь он хоть тысячу раз потомок Крастера.
Сольмир был рад, что не ему пришлось объяснять это ей. И что ему не пришлось подавлять бунт, который возник бы, случись это, согласись кто-то из них. Конечно же, они не согласились в своей гордыне. Они просто обсмеяли глупую недалекую человеческую самку, или как они там называют её меж собой, её, последнюю из Корнфилдов, её, единственную настоящую королеву, ту, кому Торн из Цитадели клялся служить когда-то давно, кого он должен был защищать.
Кого он единственную желал защищать.
Он клялся себе, что будет с ней до конца.
Все эти земли, государственный порядок, законы и устои могли провалиться. Земля? Что станет с землей, будет бесстыдно зеленеть и век спустя, трава прорастет через кости. Государство найдется кому переделать и переустроить. Законы? Можно подумать, в Аларии они есть. Торн всегда очень хотел добраться до этой сферы и все-таки устроить какой-никакой институт юстиции, хотя бы так, как было в древних королевствах, ибо на то, что называлось законом сейчас, он без слез смотреть не мог. Пепел Фаордела закрыл небо и отрезал его от будущего. Собственно, вся потенциальная королевская юстиция сгорела там же. Потому что магистр Торн смотрел на бледное лицо королевы, и желал всем её подданным сгнить, сгореть и удавиться, желательно одновременно. Но не лицо, а лишь рассыпавшиеся по спине золотые локоны, вот что обычно видел он, замерший молчаливой улыбчивой тенью где-то поодаль. Да, он улыбался. Как никогда не улыбался за всю свою жизнь - потому что это было не для себя. Словно не было войны, словно трон под ней не шатался, словно не становилось с каждым днем меньше тех, кто готов был отдать свою жизнь за Эленнию, невезучую девочку от крови Крастера Миротворца.
Маленькую напуганную девочку с испуганно сжатыми кулачками. Сколько бы у неё ни было любовников, скольких бы она не отвергла.
Лишь один знал, что будет с ней до конца.
Лишь один улыбался так, словно знает все наперед, и все будет хорошо. Как будто смерти не существует.
Там, где есть любовь, смерти нет.
Он зачитывал сводки с полей сражений так, как читают сказки на ночь, и не хотел власти - кроме той, что способна заставить Эленнию смеяться снова, и золота не хотел - кроме того, что Эленния скрывала траурной вуалью, того, что рассыпалось мягким шелком в его пальцах.
Она - кровь Крастера, знал Сольмир, а они все особенные. Она - последнее напоминание о том, как все должно быть.
Но города падали, люди бунтовали, и на шестой год она сдалась.
Пусть Отступница забирает трон себе. Пусть дроу вершат, что хотят. Пусть они забирают кого хотят и мстят кому хотят. Зато Эленния снимет венец и останется жить.
Он должен был быть с ней до конца: он терпеливо выслушал и ничего не сказал.
Пусть эльфы делают что хотят, твердила она. И Сольмир знал, с кем: с солдатами, феодалами. С простыми людьми. С магами.
Что они делают с магами, Торн знал хорошо.
Но её неотлучные телохранители слушали, и он слушал, медленно гладил холодные пальцы королевы и ждал. Что бы ни происходило, и как бы себя ни вела она, виконт никогда не забывал о положении вещей. Пусть даже в ней оставалось все меньше от кокетливой королевской дочери, гонявшейся за лисицами в лесу и всегда попадавшей в цель, от той, за кого магистр Торн был готов убивать.
Пока однажды не осталось ничего.
Главное было остаться с ней без телохранителей, но она ему доверяла, потому что ей надо было хоть кому-то верить.
Сольмир никогда бы не предал свою королеву, даже если бы та предала его первой, но та, кто дрожащим голосом требовала позволить ей запереться в башне и смотреть, как дроу хозяйничают в её владениях, была уже не она.
Он был с ней до конца.
Но не после конца.

***
Первый раз, встретив Брандона, который объявил о своих претензиях на трон, Торн спросил его, а чем, он, смутьян и молокосос, собственно, лучше своей сестры. И что он такого может дать народу, что ради этого готов с ней воевать.
Право твое, сказал маг, никогда не будет бесспорным, пока она жива - так ты хочешь стать убийцей, Брандон Алый?
"Ты хочешь, чтобы на троне Аларии открыто сидел король-убийца?"
То, что ответил Брандон тогда, три года назад, было в его пользу.
То, как округлились его глаза, когда он со своей гвардией, набранной из верных повстанцев, поднимался по ступеням, тоже в его пользу. Он не был лучше. Но он... был.
Наверху было непривычно тихо. Наемники Брандона ждали, что будут прорываться с боем через гвардию и магов, а им вышел навстречу лишь один.
Точнее, он ждал их, сидя на ступенях и сложив на коленях руки, будто так и свалился, и полы одежды разметались вокруг причудливым черно-красным цветком. Маг не поднял головы, и не вглянул на них.
- Ты не будешь братоубийцей, Брандон Корнсфилд, - уронил он спокойно. - Не придется.
Брат Эленнии не сразу сообразил, что это значит. Потом началась давка, и они рванулись мимо, а виконт все сидел на ступенях и глядел перед собой. Когда они вернулись, он не сопротивлялся.
- Ты не Корнсфилд, - вот что он сказал, когда его поставили в цепях перед новым хозяином Красного Замка. - И из тебя паршивый король. Но это все, что у нас есть.

***
Из воспоминаний Гвидеона Сенклера, 1060 год.

"Никто не знает, как бы желал обойтись с ним Брандон, но поступить иначе он не мог. Пролившим королевскую кровь конец один.
Тем более, что смотреть собрался весь Палаар. Однако Брандон был отчасти милосерден. Он ограничился простым усекновением головы. Я видел того, кто держал топор. Шиповник его когда-то учил.
Я видел, как выглядят те, кто уже мертв внутри, каждый день вижу одного такого в зеркале.
Сольмир шел к эшафоту именно так".

№4.
Чернокрылый.

[mymp3]https://dl.dropboxusercontent.com/s/oqvuf75fw9u7ygr/Ending%204%20-%20Harpans%20Kraft.mp3|Craft[/mymp3]

- Ты уверен, что это такая хорошая идея?
- Почему нет?
- Ну например, потому, что мы можем не вернуться. Тебя прельщает идея оставить свои кости там? Меня не очень.
- Бельфор, потенциальный выигрыш перевешивает. Если он согласится...
- Если мы его найдем.
Переругиваясь таким образом, двое почтенных и уважаемых магов Цитадели, кряхтя, взбирались по отрогам восточного Патроса. Этому хребту и имени не было дано, потому что некому было его давать. Но гном из шахтерской деревни сказал настойчивым "гигантам", что "дух горы" живет где-то здесь. Во всяком случае, уходит сюда.
И небо по ночам светится тоже в той стороне.
- Может быть, ты прекратишь сомневаться, хорошая ли это идея, раз уж мы уже здесь. - Гвин Сенклер как бы невзначай ткнул за спину, на панораму горной долины. Панорама была безрадостная, мягко говоря, сплошь щебень и камни. - Поздновато спрашивать себя, то ли ты делаешь. Хотя нет, госпожа Бельфор... - подчеркнутая официальность от тощего мага, завернутого в шкуры и зыркающего по сторонам как голодный зверь, была вдвойне смешна, и Теодора не удержалась, прыснув в рукав. Гвин оскорбленно поморщился.
- Вот именно, вы это делаете лишь для того, чтобы меня поизводить. Что с ним вообще за история, что вы так трясетесь? Нет, мне известно в общих чертах, но я не вижу, почему Черная Теодора так нервничает. Он сбежал сюда посреди войны, почему?
- Он не сбежал, - седеющая магичка сверлила глазами свинцовое небо, как будто оттуда могла прийти смерть. - Его унес дракон.
- Так говорят, но... - Гвин пожал плечами. Его ранения зажили уже после того, как вмешательство гномов свело войну на нет, и большую её часть Сенклер провел вдали от фронта. - Я не верил. Чего только не говорят. Говорили, что и Барселийскую рощу дракон сжег чуть ли не по его приказу. И что на столицу дракона он натравил.
- Вот именно! - Теодора резко оскалилась и чуть ли не подпрыгнула, так что капюшон слетел. - Эльфы верили в это. Двадцать лет назад они согласились простить нам мнимые обиды, но с условиями, и одним из было выдать им Сольмира. За все то, что он делал во время войны. Малый Совет торговался, в итоге договорились, что те его просто казнят, без всяких там. Торну, конечно, никто ничего не сказал, его просто арестовали и все. Арестовать архимагистра, представляешь, да? Без другого архимагистра это никак не устроить...
- И где здесь дракон?
- Ну, в общем, я видела, - кисло призналась Теодора. - Дракон пронесся над городом и буквально сдернул его с эшафота. После этого эльфы еще больше уверились, что он был во всем виновен, наши с радостью свалили на него всех гизофосов и забыли. Если он жив... если это он... - магичка подняла взгляд к нависающим над ними горным пикам, - он вряд ли желает кого-то из нас видеть.
Пока путники пробирались к цели, петляя меж нагромождений скал, над ними пронеслась черная тень.
Узкая тропинка, ведущая наверх, обваливась в нескольких местах.
- Уже хорошо, - проворчала Теодора, - если он знает, что мы здесь, мог бы и обвалить проход.
- Может быть, - странно медленно проговорил Гвин, - он хочет до нас добраться.
- Теперь ты понимаешь, что идти на поклон к спятившему архимагистру, который никогда не отличался милым характером, и которого все предали, плохая идея? Слава Создателю, Сенклер, ты идешь на поправку.
В конце пути обнаружился маленький грот без дверей. Маги так увлеклись поисками прохода дальше, стучали, щупали и вынюхивали, что только страшный ветер и шум снаружи заставил их обернуться.
То, что сидело снаружи, целиком не было видно в дыру, но оно было так велико, что черная шкура закрыла свет.
На узком бортике перед гротом стоял мужчина в длиннополом одеянии, на плечах его лежала накидка из черных перьев. Длинные рыжие волосы полоскались на ветру. Он взирал на гостей без удовольствия, но ничего не говорил.
- Это... вы? - Теодора нахмурилась.
Почему то "ты" здесь не шло. С рыжим виконтом-магистром её некогда связывали довольно доверительные отношения, но виконта не было больше. Она изменилась за те годы, но и этот бледный, усталый, словно высушенный человек не был тем самым Сольмиром.
Но все еще был одним из сильнейших магов этой земли. И...
Она не могла отвести взгляда от черной чешуи, движущейся за его спиной.
Чтобы не смотреть на его руки.
- Это я здесь задаю вопросы. Что. Вы. Здесь. Делаете.
Рыжеволосый говорил так, словно давно не пользовался языком для общения.
Теодора зыркнула на спутника, мол, давай ты.
- Господин Торн, мне жаль, что так вышло.
Чернота за спиной Сольмира взревела. Кажется, насмешливо.
- Обстоятельства изменились. Цитадель и Тысяча просят вас... умоляет вас о помощи.
Лучше перегнуть палку, подумал Гвин. И упал на колени, охнув от боли в ногах.
- Эльфы снова шевелятся, война начинается снова, - выкрикнул он зло. - Сольмир, ты можешь их остановить, ты же мне говорил когда-то... теперь точно можешь, ты же...
Невидимая хватка сжала его горло, заставив замолчать.
- Мне. Сказали. Где. Мое. Место, - прошелестел Сольмир Торн, сложив на груди руки, так, что было видно длинные, кривоватые пальцы, переломанные палачами и неровно сросшиеся. - Доходчиво. Я понимаю с одного раза. Драконы приходят ко мне и рассказывают мне свои истории, и они интересней ваших. Убирайтесь.
Он развернулся и спрыгнул с карниза, и через мгновение мимо пещеры пронесся черный крылатый ящер с седоком на спине.
- Будь ты проклят, как?!
Теодора стукнула кулаком о стену.
- Они были правы - заорала она в пропасть. - Эльфы были правы, что Другон у тебя, а я не верила еще!
- Я ей не пользуюсь, - принес ответ ветер.
- Тогда почему они с тобой разговаривают?
- ...Почему не трогают?! - это уже Сенклер.
Тень снова пронеслась мимо, сверкнув янтарным глазом и ощерив страшную пасть. Ветер с черных крыльев заставил магичку вцепиться в камни. Эхо рассмеялось.
- Потому что я ей не пользуюсь.

№6.

Спустя 687 зим…

Бесконечные тёмные стволы деревьев уходят в небеса столь древние, что первым эльфам и не снилось. Свет звёзд, луны почти не проникает сквозь густо переплетённые кроны деревьев, сцепившихся друг с другом, словно умирающие влюблённые. Земля утонула в чернильной тьме, затаившейся под сенью густой листвы, лизала мягкие, покрытые тёплым мхом кочки, шершавую кору, пахнущую смолой и гниющей трухой…
Шелест чуть влажной от недавнего дождя листвы. Это полы его плаща ласкают травы и ночные бледные цветы, что пахнут так сладко, так щемяще грустно… Тень среди деревьев – строгая и сильная, такая, за которой ослеплённые идут другие.
- Что за правильная спина, - говорила она когда-то, ласково убирая пряди его алых волос, целуя сильные плечи.
Шафи. Её голос был солнечным ветром раннею весной, тихим теплом… Всем тем, что оценить он так и не сумел тогда. Горько.
Она уже спит в объятьях могильных цветов, его нелюбимая любимая. Холодная и недвижимая.
«Я всегда любил не тебя, а лишь призрак, который однажды перешёл мне дорогу, - слова не сорвутся с его упрямых, молчаливых губ. А в светлых глазах лишь сожаление, не слёзы. – Прости, Шаэфил, теперь я твой, хотя уже и без надобности…».
Крики ночных птиц – печальные и тоскливые, сливающиеся в последнюю песнь, что суждено ему услышать. Тревожащие старые раны, что так и не зажили до конца… Но воздух свеж после грозы, а в небе всё также разгораются звёзды, как было сотни лет назад, как будет и после него.
Скрипучий звук вдали. То дуб своими ветвями задевает сильные руки собратьев -деревьев, или фигура и впрямь не почудилась ему? Снова тревожное ворчание старых веток, на этот раз за спиной. Сначала где-то вдалеке, как отражение, затем всё ближе… ветви касаются чьих-то бесформенных одежд, словно приветствуя того, кто идёт попятам… Клочья тряпья столь невесомые, будто сотканные из теней, растворяющиеся в ночном воздухе, что уже и не понять, где стелящаяся по земле дымка тумана, а где старое рваньё, покрывающее скрипучие плечи.
Воздух почти вибрирует от ощущения… такого, от которого невольно кровь стынет в жилах у самых бесстрашных мужей эльфийских.
Он стоит за спиной. Он пришёл. Жатва началась.
- Я Фиррах, Жнец, - голос сильный и звучный в ночной тишине рощи. Слишком ещё живой, для того, кому суждено перестать быть. -  Сын тумана, - пауза, словно дыханья мужчине больше не хватало, или это спазмы страха стянули горло? - Сын рысей…
Мужчина замолчал, словно не зная, что сказать дальше. Два пламени, мерцающие в глазницах старого, выбеленного временем черепа, всколыхнулись в нетерпении, но Гость, что приходит к каждому, ждал, позволяя обречённому наговориться напоследок.
- Как странно, что перед смертью мы так явно вспоминаем свой первый дом, что сотворили для нас другие, - голос глух и натужен. По бледному, строгому лицу – лишь одна скупая слеза, как последнее «спасибо», как отголосок тех дальних времён…
Так явно он видел сейчас маленького, босого эльфа, бегущего по холодному мрамору пола.  Искристый, счастливый и безмятежный смех… Да, дети священны. Нежные руки, обхватывающие его, дарящие лишь тепло и любовь. Отец. От одного этого слова ему становилось больно – дней тех не возвратить, но как часто снилось ему потом… когда Король-Феникс уснул навек… Как часто снились ему мудрые, печальные глаза и тихий шелест голоса…
- Спасибо, отец, - шёпот растворяется в ночи, фигура за спиной чуть качнётся, будто признавая правоту мужчины.
И мать. Строгий учитель его и судья, столь скупая на ласки к собственному сыну. Фиррах так часто злил её специально, словно наказывая за равнодушие… Так ему тогда казалось. Он не замечал её усталых глаз, не знал, что каждый день возвращалась она к нему от других детей, отцов, матерей... Сколь много раз он жалел потом, что упрямство отняло у него бесценное время, которое утекло, будто песчинки сквозь пальцы. Она умерла, когда ему едва исполнилось 187 зим, истаяла, раздав всю жизнь свою другим.
«Прости», - его слова, её слова.
Как часто он проклинал судьбу, что дарила тяготы и лишения, но теперь, словно звёзды, мерцающие в небе, на широком полотне его жизни загорались искры тех, кто стал его сутью, кто сотворил его. И сейчас ему чудились их тёплые руки на его плечах, внимательные глаза, которые, бывало, смотрели на него с осуждением, негодованием, ненавистью и презрением… Он испил чашу их эмоций сполна, сам в ответ ненавидя, любя и обожая, боясь, избегая… так много всего. Это и есть жизнь.
«Как много ошибок, что повторяем мы из поколения в поколение, но я не жалею… не желаю жалеть. Всё было верно, пусть и не всегда мне по душе».
- В мире много дорог, - он повернулся к Жнецу, что так долго ждал его. Он упросил когда-то саму Смерть помедлить, чтобы закончить нить  своей истории, свершить задуманное. Теперь срок.
Полы одежд духа чуть колыхал ночной ветерок, достаточно, чтобы Фиррах мог видеть переплетенье ветвей и тьму, клубящуюся меж ними. Светлые, нежно-фиалковые глаза, столь неуместные на строгом лице Фирраха Гилану смотрели без страха - он ушёл без следа, словно перед эльфом стояла не сама Смерть, а старый знакомец. Но так оно и было.
Как часто Жнец был рядом с ним, словно боевой товарищ, когда Фиррах алой рысью мчался на врага, бросался вперёд, падал пронзённый клинком. Он слышал скрип веток, почти тёплый и умиротворяющий, когда лежал на мокрых от пота простынях, пропахших мазями, а Шафи сидела рядом, замерев и смотря на него с немым ужасом. Она, глупая, отчего-то боялась смерти.
- Смерть – не зло, сын, - взгляд фиалковых, мудрых глаз и слова, доносящиеся до него сквозь века.  – Она часть природы – того, что даёт жизнь всему. Из смерти мы приходим…  Так говорила мне твоя мать.
Рука тянется к нему… На миг Фирраху почудилось… что то знакомая, узкая ладонь, что была для него опорой, что помогала ему встать на ноги, когда он, неуклюжий ребёнок, падал. Рука, в которой никогда не было силы, но была любовь.  Он подался навстречу, протягивая руки, как когда-то, словно желая обнять того, кто был ему так дорог…
Мир не поблекнет после этой встречи, он продолжит играть яркими красками, что сейчас приглушены тьмой. Грусть, знание уйдет, останется только жизнь, пусть и в других. Все продолжится. И кто-то уже другой будет на его месте из рода Туманов и рода Алых Рысей.

№8.

Крепкий, но уже седеющий мужчина со вздохом поднялся из-за стола и подошел к настежь открытому окну, за которым так весело щебетали птицы, в глаза било яркое солнце, заставлявшее постоянно прищуриваться. Молодцеватый парень, которому на вид не дашь больше двадцати пяти лет, поставил на стол почти опустевшую кружку с давно остывшим чаем.
- Уэсли... Отец. - Сумел все-таки выдавить из себя гость. - Я хочу задать тебе очень много вопросов. Но задам только один. Почему именно так? Почему я всю жизнь рос без отца и увидел его только сейчас?
Херефорд-старший усмехнулся, закрыл окно и повернулся к сверлящему его взглядом сыну. Пауза длилась не больше минуты.
- Экая банальщина. Эта история совершенно неприглядна. Но если ты настаиваешь... Это было давно. Тридцать лет назад.
Война... Проклятое время. Хаос, длившийся почти десять лет... В этом котле сварилось столько судеб, что становится действительно страшно, если хотя бы попытаться себе представить масштаб произошедшего. Каюсь, я и сам принимал непосредственное участие в этой переплавке мира. Но иначе выжить было невозможно. Надеюсь, что в будущем тебе не доведется видеть, как взявшиеся из ниоткуда над полем боя драконы поливают огнем всех - и эльфов, и людей, хватая и швыряя их с высоты. Как в бой против армии королевы шли ее же павшие солдаты, бесчувственные, изуродованные, обреченные на вторую жизнь некромантами темных. Как эльфов бомбили запущенными из катапульт головами их людей. Все смешалось так, что добро от зла отличить было уже невозможно. Да только это никому и не было нужно...
С твоей матерью я познакомился примерно за два года до конца войны. Точнее, знал я ее и до этого, но тогда это было словно в первый раз. Не скрою, я питал к ней самые теплые чувства. Но когда узнал, что скоро появишься ты... Признаю, это моя вина, что ты вырос без отца. Тогда я испугался. Не за себя, за нее... Работа, которой я занимался, не давала надежды создать ячейку в обществе. В любой момент я мог вернуться домой на щите... Именно потому я не хотел огорчать ее. И ушел, не объяснив ничего. Ты знаешь, - Уэсли опустил глаза. - Это было величайшей моей ошибкой.
В то время я работал с двумя людьми - Брандоном и королевским казначеем. Хитрый ублюдок... Вот уж кто выживал всеми средствами, так это Эштон. Если из чего-то можно было выжать золото - он выжмет в два раза больше. Брандон не спешил выходить из тени, и в глубине души я это одобрял. Ведь так гораздо проще двигать фигуры. Это по его поручениям я ликвидировал нескольких эльфийских командиров. Добывал разные сведения, подбрасывал ложные улики, в общем - занимался грязной работой. Ведь кто-то должен это делать.
- И я так понимаю, угрызений совести ты не испытываешь?
- Нет. - Холодно ответил на выпад Джеймса отец. - Не перебивай.
После войны я решил поменять жизнь. Тем более, что она сама менялась везде. Народы смешались, старые города исчезали, новые появлялись... Мне даже удалось найти нормальную, человеческую работу, но она быстро наскучила. В конце концов, денег у меня было достаточно - пожалуй, единственный на моей памяти случай, когда Эштон не поскупился.
Но спокойная жизнь рано или поздно заканчивается. Гарольд нашел меня, спустя восемь лет. Заявился сам, чему я был крайне удивлен, и с порога начал плести про работу. Наобещал столько, что до конца дней можно было жить с шиком... И я сдуру согласился.
Задание выглядело простым: прокрасться в Грувхолл, прикончить одного высокопоставленного в тех местах человека, и обыграть все так, будто это сделали мятежники, засевшие в лесах около городка. И вот этот день я не забуду, пожалуй, никогда...
...Ветер свистел меж небольших лесистых утесов близ Грувхолла, разбрасывая сломанные животными ветки и оторванные листья. Эта метла метет здесь уже несколько дней, то усиливаясь, то снова стихая.
- Затягивать больше нельзя. Пора. - Мэтью подошел к выпирающему из скалы уступу, жестом показывая, чтобы я забирался вверх.
Быстро взлетев на плоский карниз, я протянул руку напарнику, который был немного пониже меня, обладал черными короткими волосами, топорщащимися ежиком и пронзительным взглядом голубых глаз вкупе с атлетичным телосложением. Он повел меня через небольшой туннель, пробитый дождем, ветром и живностью, стремившейся спрятаться от гнева стихий в камне. Наш путь лежал через узкую, но густо поросшую лесом возвышенность, почти строго под которой располагалась оконечность городка, где жили по большей части те, кого мы привыкли считать "дном" общества. Спуститься туда "с небес" было нашим планом, со стороны казавшимся безумным. Но зачастую подобные планы как раз самые действенные. По себе знаю...
А пока предстояло добраться до места, откуда будет удобно спускаться вниз. Туннель вывел нас к роще, постепенно сгущавшейся. До войны охота в этих местах была замечательная... Сейчас же здесь поохотиться можно было разве что на беглого заключенного. К тому же, бродить меж растущих близко друг к другу деревьев было опасно: после того, как звери ушли, на земле осталось много чуть прикопанных, проржавевших капканов и других ловушек. Но нам везло.
Везло до тех пор, пока мы не вышли к живописной зеленой лужайке, омрачавшейся звуками ударов и низкими, пропитыми голосами. Осторожно выглянув из кустов, я на секунду оцепенел, не веря своим глазам - прижавшись спиной к раскинувшему в разные стороны свои руки-ветки дереву, трясся человек в цветастом кафтане и дырявой шляпе... Эту шляпу я не мог не узнать. Да, это был Джереми. Окруженный тремя, на первый взгляд, карликами. При внимательном рассмотрении они оказались гномами. Мятежники, в боевой раскраске. "Какого гизофоса он тут делает?" - примерно такие мысли проносились в моей голове, если опустить все нецензурные слова.
Мэтью заметил, что я медлю, и после короткого взгляда в сторону грабителей тихо фыркнул.
- Забудь. Идем.
- Не в этот раз.
Расправа с не ожидавшими подвоха "воинами" была короткой. Даже спустя восемь лет руки хорошо помнили, как нужно метать кинжалы, и оба клинка с легким свистом вонзились в шеи крайних бородачей, успевших только издать короткий хрип, и сразу повалившихся на землю безвольными мешками. Последний гном оказался сообразительным, и побежал что есть духу, бросив в мою сторону топорик. Тем не менее, уйти далеко ему не удалось - стрела, выпущенная из арбалета, догнала и его.
Глаза Джереми расширились до таких размеров, что казалось, будто они вот-вот выскочат из орбит.
- Ты? Как ты здесь оказался?
Старый друг чуть было не бросился мне на шею, но я, сохраняя каменное лицо, указал рукой с арбалетом в сторону, откуда мы с Мэтью только что пришли, и каким-то не своим голосом сказал:
- Уходи. Быстро.
Тараща на меня испуганные глаза, неудачливый бард деревенского разлива попятился.
- С тобой все в порядке? Эй, Уэсли, это же я, Джереми...
Этого не должно было быть. Будто сама судьба меня пыталась предостеречь от последующих шагов, но тогда я еще не понял этого.
- Уходи. Не время.
И он ушел. Шумно, ломая ветки, фыркая, разбрасывая опавшую листву. Глядя ему вслед, я пытался понять, что за предчувствие гложет меня, рвет душу на части, но ответа на этот вопрос пока не было. В реальность меня вернула рука Мэтью, дернувшего за плечо.
- Ты чего застыл? Идем. Время уже на исходе.
Помотав головой, я бежал за другом, уверенно находившим дорогу в лесу, все больше напоминавшем поле боя. Откуда здесь эти дорожки уже высыхающей крови? Деревья, ставшие жертвами топоров и злых рук, неаккуратно выкопанные и плохо замаскированные пропасти волчьих ям... Не хватало только трупов.
Смешанные мысли мешали сосредоточиться на окружении, которое к тому же абсолютно не стремилось врезаться в память. Бег, бег, бег... Минуты прошли мимо меня, и вот уже так далеко и так близко под нами лежит открывающий свой слегка омрачненный, но в целом яркий вид Грувхолл.
- Кто это был, там, на лужайке? - Поинтересовался наконец напарник, уже разматывавший веревку и привязывавший ее "каменным" узлом к массивному крюку.
- Старый друг. Очень старый.
Спуск занял буквально несколько мгновений, и мы были уже в городе. Но не успели дойти даже до соседней улочки в трущобах, как мое внимание привлек странно знакомый зловещий свист. Беглый взгляд вверх только подтвердил мои опасения - на город опускалась "тучка" зажженных стрел. А за ней еще одна. И в дополнение к этому дождю начался град - обсмоленные, чадящие огненные камни, пробивавшие крыши домов, поджигавшие все, во что попадали...
...Джеймс завороженно слушал рассказ о том, как Уэсли пробирался через охваченный пламенем город. Как погиб Мэтью, заваленный крышей и стенами дома, у которого дотла сгорели опоры. Но когда повествование дошло до момента, где Херефорд-старший в одном из проулков наткнулся на истекающую кровью и израненную мать Джеймса, парень отвернулся, скрывая наворачивавшиеся на глаза слезы.
- Я не буду отрицать, что виноват. Что не остался с ней тогда, задолго до этого. Что не уберег ее. Что не смог спасти в Грувхолле... Ее уже невозможно было спасти, пойми! - Уэсли стукнул кулаком по столу. - Такие раны, а я по ним спец, уж поверь, можно вылечить только с помощью магии. И то, не любому целителю хватило бы сил, чтобы остаться в живых после лечения. Да я даже предположить не мог, что она окажется там! Ты не представляешь, что творилось в моей голове тогда. Сначала Джереми, потом она! Все это будто предостерегало меня, но я не понимал, что хочет мне сказать сама судьба! До конца дослушаешь?
- Да. - Сухо ответил Джеймс. Объяснения его устраивали далеко не полностью.
Уэсли вздохнул и поболтал кружкой, на донышке которой еще плескалось немного холодной жидкости.
- Уже подходя к дверям, за которыми и должно было все закончиться, я впервые серьезно задумался - а зачем это все? До того момента меня это не волновало, я даже не обращал внимания на мотивы. Но сейчас... Ведь все происходящее преследовало определенную цель. Но скрип открываемой двери не позволил мне достроить хотя бы одну, самую завалящую догадку.
Оставив за спиной стоны двух умирающих телохранителей, я вошел в полутемную комнату, обставленную скромнее, чем я себе представлял. Никаких тебе золотых подсвечников, шелковых кроватей на полкомнаты. А у темного письменного стола под решетчатым окном стоял, будто демонстративно отвернувшись, тот самый Эдмунд, которого я должен был убить.
- Я вас ждал. Не так быстро, конечно, но ждал. - Он обернулся, глядя на меня и с улыбкой поднимая руки. - Делай свою работу. Но хотелось бы попросить тебя не поторопиться. И выслушать, что я скажу.
Я подошел чуть поближе, крепко держа в руке меч.
- Говори.
- Как бы это сказать покороче... Городу скоро может придти конец. Вместе со всеми, кто здесь находится. Тебя просто использовали. Ты даже не знаешь, зачем. Пойдем, я расскажу тебе все, что знаю. В более укромном месте. Убить безоружного старика ты успеешь всегда.
Не знаю, почему, но тогда я решил послушать, что он мне поведает. Может, во мне наконец проснулся голос разума... Эдмунд провел по тайному ходу, ведущему из его покоев в пещеры под городом. Разведя небольшой костерок, старик уселся возле него и было начал говорить, но я его опередил.
- Вы работаете с мятежниками. Но вас подловить никак не удавалось - улик не было. Так что, гизофос побери, здесь происходит?
- Все, что произошло сегодня, не имеет ничего общего с тем, о чем тебе говорили. Я служил короне всегда. И даже сейчас, когда короны как таковой нет, я остаюсь на стороне Брандона. А мятежников я выслеживал с самого начала моей работы здесь, в Грувхолле... В чем именно состояло твое задание?
- Убить вас. Ну, и обставить дело так, будто это сделали мятежники.
- И конечно, тебе сказали, что я с ними в одной лодке? А моя смерть убьет двух зайцев - всколыхнет народ на новый поход против не человеческих рас, и заодно избавит корону от присутствия предателя. Так?
Я молча кивнул.
- На самом деле это убийство, равно как и нападение на Грувхолл, служит спусковым крючком совсем другого. Большого восстания. Новой резни. Сегодняшние события должны были поднять всех мятежников по всей Аларии на войну. Которую людям выиграть будет очень сложно. Даже часть гномов переметнулась к повстанцам.
- Твою мать! Я как чувствовал, что нельзя верить Эштону.
- Гарольду? Нет. Он просто посредник. Если бы Гарольд знал... Отказался бы сразу. Все это затевается на гораздо более высоком уровне. И сдается мне, что это делается для того, чтобы посадить на общеаларийский теперь трон Алозара.
- Кто это?
- Темная лошадка эльфов. Трется при Совете, ухитряясь сильно влиять на его решения. Но власти всегда мало, особенно для эльфов. - Эдмунд бросил в огонь камушек. - Теперь ты знаешь все, что и я. Решение за тобой. Убить меня и начать новую войну, или уйти. Стать изгоем, ведь тебя будут искать. Охотиться за тобой. Но оставить шансы задушить войну в зародыше. Только я знаю, где лесные лагеря мятежников. А через них можно выйти и на остальных. Решай.
Несколько минут я молча смотрел в огонь, а в голове проносились мысли со скоростью стрел, летящих по ветру. Все, что я увидел сегодня, вызвало во мне только одно желание - оказаться как можно дальше от этих политических интриг, которые в итоге все равно каленым железом пройдутся по шеям простых людей. Именно потому я поднялся и направился к выходу из этого подземного туннеля. Я выбрал меньшее зло. По крайней мере, я так думал тогда. Да и сейчас.
Теперь ты знаешь все, что и я. - Закончил Уэсли, глядя на своего сына.
- А что было дальше?
- Дальше? Ничего интересного. Я какое-то время помогал Брандону помешать распространению мятежных идей. А после жил здесь. В мире и покое. Кроме ликвидации катализатора вспоминать нечего.
Джеймса заинтересовали заумные слова, и он пристально посмотрел на отца.
- Расскажешь?
- Почему бы и нет? - Усмехнулся Уэсли и начал рассказывать.

№10.

Тебе хэппи энд…
И тебе хэппи энд…
И тебе хэппи энд…
Всем хэппи энд!

Автор выражает соболезнования приносит извинения всем, чьи персонажи были взяты без спроса)

Огонь лениво потрескивал в камине, и за его пляшущими отсветами увлеченно ползала девочка с ярко-голубыми глазами. Серые ручонки пытались схватить мельтешащие по ковру пятна, но те постоянно просачивались сквозь пальцы и ускользали. За ней скептически наблюдал подросток лет пятнадцати на вид. Та же серая кожа, те же голубые глаза и схожие черты лица выдавали в них родственников, но волосы у мальчика были не белые, как у сестры, а светло-пшеничного цвета.
Когда девочка в очередной попытке поймать неуловимый отблеск едва не сунулась прямиком в камин, ее брат недовольно поджал губы, и произнес:
- Риса, прекрати баловаться!
- Не-а, - радостно объявила девочка. – Мне мозна. Я кававевай буду…
- Кававевай… - протянул мальчик. – Ты думаешь, королевы ползают по полу и падают в камин?
Кажется, это было слишком сложное предложение для девочки, и она на всякий случай решила обидеться. К этому делу она подошла с обстоятельностью будущей Серой Леди: аккуратно села, выпрямив спину, расправила платьишко, внимательно осмотрела комнату и только потом начала сосредоточенно морщить лобик,  глядя не на брата, а на сидевшего в кресле эльфа, уже давно перешагнувшего возраст, за которым начинается старость.
- Я надеюсь, ты не собираешься плакать? – невозмутимо осведомился тот.
Девочка опешила. Именно это она и собиралась делать.
- Серым Леди плакать не положено, - пояснил эльф. – Вместо этого они гневаются. Можешь у бабушки спросить, она подтвердит, - слово «бабушка» далось ему с заметным трудом. Сказал бы ему кто пару веков назад, что он станет называть так Дочь Штормов… Змей бы решил, что перед ним явный псих. А уж если б этот кто-то уточнил, что внуки у Ллороса и Алагосет будут общие… И куда катится мир, а?
Впрочем, как раз сейчас он уже никуда не катится, а наслаждается покоем и стабильностью, устроившись в уютной ложбинке. Это тогда, почти три с половиной века назад…
Ллорос не любил вспоминать те события. Кому понравится лишний раз вызывать в памяти то выматывающее чувство собственной беспомощности, вновь ощутить себя щепкой, подхваченной водоворотом событий, когда все силы уходят лишь на то, чтобы остаться на плаву, а уж о том, чтобы повлиять на поток не может быть и речи…
Именно тогда стремительно летящий в Бездну мир вдруг замер,  задумался на мгновение и радостно понесся обратно, и Ллорос почти слышал, как он кричал на лету своим обитателям: «Что, испугались?»
Штурма Фаоса, события, которое он, как и многие другие, считал неизбежным, так и не состоялось. Ее Величество Эленния пожелала переговорить с мятежными подданными, и эта, с точки зрения Ллороса, совершенно бессмысленная затея, вылилась в нечто невообразимое.
День сюрпризов открыл Тадан Гилану. Генерал, по приказу которого меньше месяца назад были безжалостно убиты тысячи ни в чем не повинных людей, осыпал Королеву комплиментами , с каждым словом словно бы все больше и больше проникаясь неподдельным восхищением Золотой Львицей.
Ллорос не слишком хорошо был знаком с Таданом, но в тот день он готов был поклясться, что генерал не играет, что еще немного и он плюнет на эту войну и даже сам добровольно взойдет на эшафот, если на то будет воля Монарха. И самое удивительное, что число людей и эльфов, видевших в происходящем сумасшествие среднего из братьев Гилану, стремительно и без видимой причины уменьшалось. Наоборот, большинство излучало прямо-таки непоколебимую уверенность, что все идет так, как и должно. И Королева, еще несколько секунд назад удивленная и растерянная, вдруг улыбнулась, как и положено польщенной чужим вниманием женщине. Причем вниманием мужчины, который ей не безразличен.
Ллоросу казалось, что он сошел с ума, и разве что темные, которых всеобщее безумие затронуло в меньшей степени, позволяли сохранить чувство реальности. Эленния и Тадан мило беседовали о пустяках, люди и эльфы смешались, и думать забыв, что какой-то час назад были готовы поубивать друг друга, и только дроу потрясенно держались в стороне. Волна всеобщей любви к ближнему их пока еще не  накрыла, но немедленно лезть в драку они не пытались. Пока люди и светлые эльфы старательно делали вид, что никакой войны и не было вовсе, темные отступили, и никому не пришло в голову их преследовать.
Впрочем, совсем избежать приступа миролюбия не удалось и им.
Когда предстоящая свадьба Тадана и Эленнии укрепилась в сознании подданных, как неизбежное событие, из Дита пришли вести об аналогичном мероприятии среди темных, вместе с любезным предложением человеческому, гномскому и светлоэльфийскому дворянству принять участие в праздновании этого знаменательного события. Дочь Штормов обратила пристальное внимание на главу своих ассасинов. И получилось из этого, что получилось…
Ллорос уже давно ничему не удивлялся. В том числе и возвращение Феникса за месяц до этого он воспринял, как нечто само собой разумеющееся.
Тройную свадьбу играли в один день в Фаосе, и масштаб разрушений был сопоставим с возможными последствиями несостоявшегося штурма. Тогда-то Ллорос и услышал впервые то, что впоследствии стало общепринятым объяснением всего этого безумия: Создатель и Владетель помирились. Сказано это, конечно, было не так просто, а витиевато и величественно, но общий смысл именно такой.
Ллорос еще долго ждал, что все это благоденствие вот-вот закончится так же резко, как началось, что наваждение спадет, что одним не очень прекрасным утром Эленния и Тадан проснутся и увидят в друг друге прежних врагов. Он даже набрался смелости и попытался напомнить лорду Хайтеллу о том, что нынешний консорт Ее Величества не так давно прославился как Фаордельский мясник. На что услышал показавшееся ему вполне искренним заверение, что все это происки Астраты, которая в прошлом наделала много глупостей. Но все это в прошлом. Слышать такое от лорда Фаоса было… неожиданно. На трон Аларии уже взошел Монарх-полукровка, но Ллорос все еще не мог поверить, что все это по-настоящему и навсегда.
И лишь когда однажды повзрослевший и какой-то ненормально счастливый Ламби познакомил его с красноглазой наследницей Серой Леди, Змей окончательно и бесповоротно понял: гражданской войны в этом королевстве не будет еще очень долго.

№12.

"Я - вода. Последняя из..."
Ветер укачивает её, словно дитя на ласковых материнских руках. Но матерь приёмная - даже пройдя тысячи километров вдоль и поперёк, здесь больше не найдёшь зеркальной глади, отражающей небо. Кто-то говорит, что нашли последнее из сохранившихся озёр.
Мотор рычит, будто зверь, запертый в стальной клетке под седлом. Она прижимается к широкой мужской спине, отделяющей её от свирепого воздуха с частичками пыли, который так и норовит сбить с толку. Ещё немного - к закату они должны увидеть его. Место, где вода ещё отражает небо.

Когда солнце поднимается в зенит, они останавливаются у высоких камней, среди которых в этот час можно найти тень. Шесть человек, одновременно похожих друг на друга и таких разных. Они молча едят нарезанное ломтиками мясо, вкусом больше похожее на траву. С упорством отдирают его зубами, запивая водой не лучше свежести. Каждый думает о своём, и только её лицо беспечно. Она улыбается своим мыслям, витает в облаках и тихо посмеивается, когда ветер касается её длинных иссиня-чёрных волос.
- Собирается буря. - Хрипло бросает немолодой сухощавый человек с короткими рыжими волосами. Остальные молча встают и идут к своим железным коням. Через несколько минут они снова мчатся по бездорожью на юг, к своей цели.

Она стоит у кромки воды, не веря своим глазам. Озеро - слишком громкое название для небольшой лужицы воды, чудом сохранившейся в глубоком ущелье. Огненный закат горит далеко за спиной. Здесь, внизу, у воды, она одна - шестеро её детей сидят на краю скалы, далеко выдающейся над водной гладью. Сжимая в руке клочок бумаги со словами, что были начертаны тысячу лет назад, она ступает вперёд, босыми ногами вставая на узкую полоску песка.
Девушка двадцати лет испуганно охает, когда на её глазах женщина делает второй шаг вперёд. На мгновение она вскидывает голову - глубокие синие очи смотрят в небо. После она переводит взгляд на застывших людей и неожиданно улыбается. Волны сходятся над её головой с тихим плеском.
"Мы всегда будем рядом".

Мгновением позже в далёком городе, ютящемся в кратере потухшего вулкана, маленькая рыжеволосая девочка удивлённо ойкает, смотря в тёмное небо.
- Смотри, звёзды! - пальчиком тычет она наверх. Женщина, выходящая из дома, от удивления роняет чан. Гулкий удар оповещает о том, что на посудине остаётся ещё одна вмятина.
- Красивые... - маленькое чудо весело болтает ногами, любуясь на собственное открытие. Люди ниже ярусом уже с интересом поглядывают вверх. Многие передёргивают плечами и отворачиваются, будто стряхивают наваждение. Им не нужно знать, что иссиня-чёрное небо прорезалось новыми звёздами, которые сложились в женский силуэт. Никому это не нужно, кроме тех, кто и так знает.

- Едем? - тихо спрашивает рыжий великан, лёжа на спине и смотря в ночное небо.
- Да. Мы должны оправдать её...
- Их. - Мелодичный голос прерывает фразу.
- Что?
- Их надежды. - Девушка с серыми глазами поднимается, отряхивая от пыли облегающий костюм. - У нас есть отец, - торжествующая улыбка на её лице. Остальные поднимаются с земли, разминают затёкшие мышцы. Тихий смех раздаётся над гладью воды. Они ложатся спать, расстилая шуршащие одеяла прямиком на земле, ещё тёплой от солнца. Засыпают поздно, тихо переговариваясь и вспоминая истории, придуманные, рассказанные или услышанные в кабаках.
Рассветное солнце застаёт их уже готовыми к дальней дороге - железные кони проверены, сумки собраны, проверены последние мелочи.
- Через шесть лет на этом же месте.
- Как скажешь, кэп!
- Янна, привезёшь малышку?
- А тебе бы только молоденьких!..

Через пять лет здесь будут только двое с обветрившимися лицами, с грубой кожей на руках.
Через десять погибнет рыжеволосая малышка, не дожив до совершеннолетия.
Через двадцать на этот берег придут иные и звёзды прольются дождём на истерзанную землю.
Через сто лет на берегу пробьётся первый росток, распустится через два дня оранжевым цветком и через двадцать минут будет съеден человеком, ни разу в жизни не видевшим растение.

Новое поколение богов зажжёт новые звёзды, написав ими историю прошлых тысячелетий.