<--- Зал Совета

Знакомые до последней черточки дома сменялись друг за другом, никак не задевая сознание. За последние двести лет Ллорос успел досконально изучить, если и не весь город, то уж Красный Замок точно, и теперь одного лишь решения добираться до посольства кружным путем вдоль стены и Замковых садов оказалось достаточно для того, чтобы перестать думать о дороге. А уход с главной улицы на менее людные позволил еще и почти не отвлекаться на управление лошадью и спокойно все обдумать.
Едва ли не за самыми дверями зала Малого совета его поджидал эльф, по его словам, посланный Таданом. Ничего, кроме слов, у эльфа не было и сводились они к тому, что Ллоросу надлежит незамедлительно вернуться в посольство. И все. Больше ничего внятного узнать не удалось, даже то, какая степень срочности кроется в слове «незамедлительно». Промаявшись с вестником несколько минут, Ллорос заверил его, что принял сообщение к сведению и отправил на все четыре стороны. Сказать, что происходящее ему не нравиться, значило бы сильно приуменьшить реальное положение вещей. Наверно, если б ему таким же образом приказали съездить, скажем, на Старый погост, он бы начисто проигнорировал такое требование: мало ли, кто послал этого эльфа? Или явился бы в форме  змея, приложив все усилия, чтобы остаться незамеченным до тех пор, пока не разберется в ситуаци...
От этой мысли лицо на миг исказила маска подзабытой, но не ушедшей до конца боли. Никуда бы он не явился. Не смог бы...
Нет, хватит. На Старый погост его никто не звал, и нечего забивать этим голову.
А посольство... Что ж, не появляться там вообще, не вызывая вопросов, он все равно не сможет, так что Ллорос не стал решать вопрос ехать или нет, а сосредоточился на попытке понять, что его ждет.
Засада? Слишком замудренно, да и посланник в такой схеме явно лишний.
Какая-то провокация? Уже правдоподобнее, но все еще слишком сложно. Если эльфа послал враг, то целью могло быть лишь определение конкретного времени возвращения посла, а этого Ллорос сам не знал, пока не сел на лошадь. Нестись во весь опор он точно не собирался, но до последнего раздумывал, стоит ли задержаться в Замковых садах или нет. Просто так, на всякий случай.
Самым очевидным вариантом было то, что сообщение действительно исходит от Тадана, но что понадобилось генералу, чтобы связываться таким нетипичным способом, он представить не мог. Допустим даже, что по возвращению его ждет нечто важное, но посылать-то кого-то практически на заседание Совета зачем? Неужели генерал все-таки соблаговолил обеспечить посла своевременной информацией, но счет ее своевременности идет на часы?
Или Ллорос, сам того не подозревая, находится в захлопывающейся мышеловке, и какой-то добродетель — может быть, Тадан, а, может, и нет — решил помочь ему проскользнуть пока не поздно? Или заставить его попытаться и запутаться еще сильнее?
За такими размышлениями Ллорос добрался до укрытого в тени деревьев здания, уже давно ставшего ему домом в большей степени, чем тот, что остался в Дорне. И что теперь? С грохотом распахнуть парадную дверь, оповещая всех, кто мог его услышать, о своем прибытии?
Вопросы, вопросы...
Он слишком мало знает для обоснованных выводов, так что действовать придется в рамках разумной осторожности.
Ллорос подъехал к зданию с торца, где находились конюшни. Там он оставил серую кобылу, которую называл просто Лошадь (продавец не удосужился дать имя жеребенку, а Ллорос не счел это необходимым: в конце концов, для нее слово «Лошадь» звучит не хуже любого другого, что могло бы стать ее именем), а сам зашел, через дверь, предназначенную для конюхов. Если за ним кто-нибудь и наблюдает, то ничего подозрительного в этом нет — он так делал не раз и не два даже на памяти нынеживущих людей.
За весь путь через левое крыло ничего необычного не обнаружилось и Ллоросу порядком надоело выискивать следы чужого присутствия, но и расслабиться он не торопился. Ему жутко хотелось обыскать все посольство, не поленившись заглянуть во все темные уголки, и пусть слуги крутят пальцами у виска. Останавливали лишь другие гипотетические зрители предстоящего спектакля, например, те, кто стоит за отправкой сообщения. Ллорос решил вести себя так, словно никакой встречи с незнакомцем и не было, только не терять бдительности.
Второй этаж. Третий. Доска знакомо и едва слышно скрипнула под ногой, и Ллорос едва не подскочил.  Да что же это такое!
Змей разозлился одновременно на себя, на Тадана, на посланника, на какого-то неизвестного виновника, если все это затеял не Тадан, и дернул ближайшую дверь. Кабинет.

Отредактировано Ллорос Истир (2012-10-15 15:09:23)

Ллорос на секунду застыл на пороге, словно налетев на невидимую стену, когда в голове одновременно взорвались десятки мыслей. Он узнал сына сразу, хотя Ламби и невероятно изменился с их последней встречи. Не было в нем той жизнерадостной, беспечной непосредственности, что всегда раздражала Ллороса во время их мимолетных, редких встреч, но сейчас он готов был сделать все, что угодно, чтобы вернуть прежнюю шаловливую улыбку на мальчишечье лицо. Только не знал, что для этого нужно.
«Не стой как истукан!» - мысленный окрик подействовал, и Ллорос прошел в комнату, на ходу расстегивая плащ и небрежно отбрасывая его в угол. Вскоре туда же последовала и отцепленная шпага. Повседневность движений помогала расслабиться, и он мог бы показаться спокойным, если не приглядываться к резким, нервным движениям.
Вести от Тадана...
Если он в ближайшее время не получит внятного объяснения, зачем без пяти минут и одного брата Фениксу понадобилось отправлять ребенка в город, где благодаря его же, генеральским, действиям скоро, возможно, станет опасно появляться любому эльфу, то сможет поздравить себя с появлением первого личного врага. Хотя многие, наверно, не поверили бы, до сих пор таковых в жизни посла не наблюдалось, а вот теперь один наметился. Потому что Ллорос сам такого объяснения придумать не мог. Потому что не видел ни единой причины, по которой вести, какими бы они ни были, не мог доставить кто-нибудь другой. Зато не получалось вообразить и более действенного способа выбить себя из колеи.
- И что же желает сообщить генерал? - с трудом, но Ллорос сумел не пустить в голос бушевавшие в нем эмоции и даже сдобрить толикой приветливости.
Перед ним Ламби, а не Тадан, и мальчик не виноват, что находится здесь и сейчас.
«И это твой сын, в конце концов! А не очередной партнер по игре в политику!»
Подстегнутый этой мыслью, Ллорос в несколько шагов преодолел разделявшее их расстояние.
Обнять... Нет, на это он не решился. Лишь опустился на колено, оказавшись на одном уровне с Ламби, и аккуратно, словно опасаясь сломать что-то хрупкое, положил руки сыну на плечи:
- Ты ведь один прилетел? - он смотрел прямо в лазурные глаза. Совсем незнакомые, но такие родные.

Чужие слова из уст сына. Чужие, потому что сложно поверить, что, прожив немногим более пятидесяти лет, можно исполнится такой категоричности, такой жесткости, словно бы люди Фаордела самолично превратили жизнь младшего Истира в кошмар. Все же Ллорос предпочитал надеяться, что   Ламби лишь передает услышанное от Тадана.
Он машинально принял мешок и встал: все же продолжать стоять на словно преклонивший колено перед дамой рыцарь и дальше было как-то глупо. Заглянул внутрь и несколько долгих секунд пытался понять, чем же является послание для королевы.
Мерзость!
Он-то сначала подумал, что Тадан просто последовал примеру темных и выдворил всех людей за пределы города,и даже уже начал прикидывать, как бы эту информацию получше преподнести королеве, а генерал, получается, не удовлетворился подражанием и решил превзойти недавних союзников. Он вообще понимает, что творит?
- Тадан сказал, что ты знаешь, что делать.
- Да, знаю, - рассеянно и без особой уверенности откликнулся Ллорос. - Наверно, знаю.
«Сжечь и развеять по ветру».
Интересно, Тадан действительно считает, что посол вот так возьмет и передаст известной своим своенравием, граничащим с истеричностью, королеве изуродованную огнем голову? Ей тут давеча всего-то навсего письмецо передали, и где теперь посланник? Или там к письмецу что-то прилагалось? Впрочем, без разницы.
Даже будь Ламби в далеком безопасном Дорне, Ллорос бы не решился на такой шаг без серьезной причины, а сейчас об этом и вовсе не могло быть и речи. Если только не отправить мальчика немедленно в обратный путь...
- Да, один. Тадан сказал, что визит сына к отцу не будет подозрительным.
Новая вспышка злости. Да что вы говорите, ваше генеральшество! У нас тут каждый день дети в одиночку на хиданах прилетают — это такая замечательная эльфийская традиция. А уж в военное время так и вовсе не протолкнуться от громадных кошек и их куда менее громадных всадников. И с чего это вдруг такая забота о сохранении тайны, если предполагается, что он немедленно должен порадовать Эленнию милым сувениром? Кого волнует, доставит голову в столицу сын посла, какой-нибудь рядовой из армии Тадана или ошалевший от ужаса человек?
Ллорос закипал и уже был на грани того, чтобы взорваться, словно перегретый, наглухо закрытый котел, но положение спас Ламби.
- Есть хочу.
Ллорос даже нашел в себе силы улыбнуться. Совершенно искренне, между прочим.
- Я сейчас распоряжусь. Подожди, - и стремительно исчез за дверью, радуясь передышке, необходимой, чтобы сбросить пар.
Пройдя несколько шагов, обнаружил, что по-прежнему держит в руке злосчастный мешок, не долго думая, дошел до своей спальни и швырнул его на кресло, а затем, распугивая встречных слуг, направился на кухню. Все же будет лучше, если он сам принесет еды, а то мало ли в какой интересный момент разговора ее могут доставить. Пока переполошенный повар спешно собирал ужин на двоих, боязливо поглядывая на застывшего у стены посла, Ллорос постарался прийти в себя и выкинуть Тадана из головы. Где-то на задворках сознания уже рождался пока еще смутный и уже сейчас сумасшедший план, но это все потом. Сейчас главное — Ламби.
В кабинет он вернулся почти спокойным с большим разложенным по двум тарелкам рыбным пирогом, который по заверениям повара должен «просто таять во рту», двумя бокалами и завернутыми в салфетки столовыми приборами на подносе и бутылкой белого сухого вина под мышкой. Может, и не лучший выбор, но Ллорос так и не придумал, что еще можно принести сыну: вот уж действительно, отец из него, мягко скажем, не очень хороший.
Устроив свою ношу прямо на полу рядом с Ламби и устроившись напротив, Ллорос все же решил уточнить, указывая на бутылку:
- Ты не против? Или принести что-нибудь другое?

Отсутствие ответа Ллорос приравнял к отсутствию возражений, и принялся откупоривать бутылку прихваченным штопором, поглядывая на Ламби. Мальчик отводил взгляд и все же Ллоросу показалось, что он уловил тень недовольства, прятавшуюся за улыбкой. Вполне возможно. Он никогда не знал о кулинарных предпочтениях сына.
Что теперь будет? Змей и сам был бы не прочь получить ответ на этот вопрос. Слишком много всего смешалось в кучу, и слишком много факторов влияют на то, как эта куча в итоге сложится. Ллоросу хотелось верить, что он занимает заметное место среди этих факторов, но возможно, это лишь самообман.
- Война, - просто ответил посол, разливая вино по бокалам. - Тадан делает ее неизбежной.
Не слишком ли резко для ребенка, и без того находящегося далеко не в лучшем состоянии? Но все остальное было бы явной ложью, а врать Ламби Ллорос не хотел. Все эти успокаивающие «все будет хорошо» или вообще «все будет как раньше»... Змей считал своего сына достаточно проницательным, чтобы понять их фальшивость.
Последовав примеру Ламби, он задумчиво отломил кусочек пирога и, не ощущая вкуса, прожевал. Ллорос всецело был поглощен размышлениями, как и о чем лучше расспрашивать сына: все же он не мог просто так оставить без внимания такое количество информации, какой предположительно располагал Ламби.
Может, это даже и хорошо, что Тадан отправил именно младшего Истир. Ведь мальчик знает не только о Фаордельских событиях, но и о том, что им предшествовало. Мысль эта пропиталась изрядной долей цинизма, но позволить себе ее проигнорировать Ллорос был не в состоянии.
- Ламби, Алфан не говорил тебе... или при тебе... зачем все это? Чего он хотел добиться союзом с Алагосет?
Змей был не в восторге от того, что не может просто успокоить сына и отправить отдыхать, а вместо этого заставляет его ворошить в памяти, то чего он, возможно, не понимает и, скорее всего, не хочет вспоминать, но ответ на этот самый важный вопрос, что занимал его последнее время, ему был абсолютно необходим. Да и непривычно взрослое настроение Ламби располагало к взрослым вопросам.

Идиот! Как он может быть таким идиотом! Решил, что раз Ламби нацепил ножны с мечом, не хныкает и говорит с необыкновенной для него серьезностью, то к нему можно отнестись, как к взрослому. Как он мог забыть, что за внешним спокойствием может прятаться что угодно, от собственно спокойствия до балансирования на грани срыва?
Ллорос растерянно смотрел на сына, словно человек, неосторожным движением обваливший большую, сложную, но очень хрупкую конструкцию. И что теперь делать?
Еще вертелись на языке вопросы. Важные, нужные вопросы, но совершенно сейчас невозможные.
Тадан... Он ведь до сих пор не знает точно, что натворил генерал, но головы, слов Ламби и его состояния было достаточно. Тадан не просто убил сопротивлявшихся и особо непонравившихся, выгнав остальных, а устроил настоящую резню. Светлый эльф... Даже темные до такого не додумались.
И еще он заставил мальчика при этом присутствовать. Объективно факт незначительный, но для Ллороса он сейчас перевешивал едва ли не все остальное.
В глубине души рождалось новое, незнакомое чувство. Ненависть. Гибкой змеей она вползала в сознание, и там, в темном укромном уголке, сворачивалась аккуратным клубком. Она не станет мешать, только время от времени напомнит о себе едва слышным шипением и будет дальше ждать. Чтобы однажды распрямиться смертоносной пружиной.
- Игрушки... Они говорили, что люди видят в нас игрушек и хотели новый мир. Что-то о Судьбе, о звёздах, о переменах, о войне, о корабле, о...
Понятно то, что ничего не понятно. Ллорос даже едва не усмехнулся. Получив что-то пусть отдаленно, но напоминающее конкретную информацию, его разум мгновенно занялся ее обработкой. Да, Алфан часто любил выражаться несколько... расплывчато, но прошедшие через Ламби слова и вовсе казались совершеннейшей бессмыслицей. Игрушки... Странное слово в данном контексте, но то что межрасовые отношения далеки от братско-соседской любви, не для кого уже давным давно не секрет. Эльфы смотрят на людей свысока, в лучшем случае, как на младших и неразумных, а то и вовсе как на буйных, опасных и диких. Люди в ответ находят свои причины ставить себя выше эльфов. Так было всегда. Наверно, даже во времена Крастера, хотя тогда общее дело — строительство молодого королевства — и общие, еще свежие воспоминания о пройденных испытаниях сильно сглаживали углы. Но затевать кровавую войну до полного уничтожения одной из сторон (а именно этого Тадан, похоже, и добивается)? Как-то это не укладывалось в голове.
Еще и корабль этот... Ну что, что в нем такого? Чего он никак не может понять? Может, он слишком долго жил среди людей и уже неспособен воспринимать мир, как настоящий эльф?
Да лети оно все в Бездну! Перед ним сын, и ему плохо. Разве можно просто сидеть рядом и смотреть?!
Одним слитным движением, не вставая до конца, он пересел вплотную к Ламби, какое-то мгновение колебался, а затем обнял мальчика, осторожно, но настойчиво прижал его к себе.
- Ламби, - он говорил, не видя лица ребенка, куда-то в его плечо, - иногда так случается, что казавшееся правильным и вечным рассыпается за считанные мгновения, - он не придавал особого значения словам, обращая все свое внимания на голос, тихий, обволакивающий, успокаивающий. - И тогда некоторые уходят вслед за ним, им кажется, что больше ничего уже не будет. Никогда. Но на любом пепелище взойдут молодые ростки, пока слабые и беззащитные, и если найдутся те, кто их сбережет, то новая жизнь сможет войти в полную силу. Как раньше уже, к сожалению, не будет. Но в наших силах сделать так, чтобы стало не хуже. И в твоих тоже. Пусть не сейчас, но ты будешь среди тех, от кого зависит, каким станет наше будущее. Ты принадлежишь нашему будущему. Я буду рядом, буду поддерживать тебя, пока смогу, но однажды ты сам станешь принимать решения. Так вышло, что  твой мир разбился на осколки, но не твоя жизнь. В ней еще много места для того, ради чего стоит жить. Не уходи. Пожалуйста. Ты мне нужен.

Ллорос чувствовал, как Ламби, пусть не сразу, но расслабляется в его объятиях, и это ощущение оказалось на удивление приятным. Тепло ребенка, доверившегося ему. Его сына. Не удержавшись он взъерошил и короткие, пшеничного цвета волосы Ламби, и слегка улыбнулся. Но эта никому сейчас не видимая улыбка мгновенно исчезла, когда мальчик отчего-то напрягся.
- Мы предатели своего народа?
Ллорос был так благодарен сыну, за это «мы», что не сразу задумался над его вопросом. А вопрос-то интересный.
- Я не хочу...
Становиться предателем или идти против Тадана? Ллорос не считал это одним и тем же.
- Нет. Пока еще нет, - в конце концов ответил Змей, но Ламби уже спал.
Действительно, ведь все, что он пока собирается сделать, это все-таки передать королеве сообщение генерала. Пусть даже и, скажем так, своими словами, но суть-то от этого не поменяется? Хотел Тадан, чтобы королева узнала о Фаорделе — как прикажете, господин генерал, обязательно узнает. И о серьезности ваших намерений тоже узнает. От подарочка он, правда, постарается избавиться, но так ведь он и не самоубийца: пугать такими вещами нервных и облеченных властью дам. Да и вряд ли когда-нибудь случиться так, что Эленния и Тадан станут сверять, что именно сообщил Змей и что он должен был сообщить. Таким образом в ближайшие дни посол не совершит ничего предательского.
А дальше... Для необратимых поступков он знает слишком мало. Ллорос уже особо не рассчитывал понять подоплеку этой войны, но хотя бы выяснить, кто пойдет за ним, если он в открытую выступит против Тадана, он обязан. А в Палааре сделать это крайне затруднительно. Что ж, похоже его двухсотлетнее посольство подходит к концу...
Сидеть и дальше на полу в кабинете было незачем. Ллорос попытался встать, удерживая на руках Ламби.
Мда, следовало бы уделять больше внимания занятиям, требующим физических усилий. Он едва не уронил сына, но каким-то чудом ухитрился выпрямиться и даже найти более-менее устойчивое положение. Путь до спальни тоже оказался непростым, главным образом, из-за наличия дверей. Как при всем при этом ему удалось не разбудить Ламби, он не знал. Наверно, просто мальчик слишком устал, чтобы такая мелочь, как отец, не умеющий толком носить на руках детей, могла бы его потревожить.
Он уложил Ламби на свою кровать, снял с него сапоги и перчатки — больше ничего трогать не решился все из-за того же опасения разбудить — и некоторое время сидел рядом думая... да ни о чем, по большому счету не думая, пока его взгляд не выхватил темное пятно на фоне светлой обивки кресла.
Послание для Ее Величества.
Подхватив мешок, Ллорос прошел обратно в кабинет и устроил свою ношу в ждущей пасти остывшего камина, рядом пристроил горящую свечку. Как же давно он не обращался к магии. И по какому глупому поводу вспоминает о ней теперь...
С первого раза ничего не вышло. Ллорос хмыкнул и полез искать затерянную в дебрях письменного стола неприметную книжицу, последняя запись в которой была сделана десятилетия назад.
Ну да, действительно напутал.
«Интересно, а при дворе знают, что я еще и немного маг?» - лениво думал он, глядя, как пламя перебирается со свечи на мешок и его содержимое, грозя в ближайшем будущем оставить от таданова подарочка лишь прах. Он никогда не скрывал своих способностей, но прибегал к ним настолько редко, что и сам, порой, забывал.
Подступившая слабость волной пробежала по телу, приятно отдаваясь покалыванием в кончиках пальцев. Ллорос улыбнулся неизвестно чему, поднял с пола один из бокалов, вернулся в спальню и, устроившись в кресле, медленно его опустошил.
Ламби спал.
Ну, а ему сегодня еще кое-что предстоит...

--->Флешбек--->(таймскип)--->Алый Чертог

Отредактировано Ллорос Истир (2012-10-18 23:00:24)

-------------->>>Алый Чертог
На, кажется, надрезанном канате
Я - маленький плясун.
Я - тень от чьей-то тени. Я - лунатик
Двух темных лун. (с)
“Куда-то. Зачем-то.
Я вновь куда-то иду, стремясь к невидимой цели, скрывающейся даже от собственных глаз. Куда-то. Как нимфа, сияющая за поворотом, как краешек платья мечты, пахнущей персиковыми деревьями и пронизанной лунным светом.
Так, шаг за шагом. Я вижу, как меняется земля и, кажется, глаза мои начинают привыкать к таким переменам. Не так ярок свет, не так страшна тьма, не так холодно зло и не так чисто добро. Все не то, чем кажется.
Меняется.
Я или мир? Мир вместе со мной?
Я знаю Боль. Знаю Горе. Знаю Потери. Я знаю то, о чем другие могут даже не догадываться, хотя подходят очень близко. Не знают, что там – оно. Это.
Можно попытаться исправить. Снова влиться в это течение, не пытаться сопротивляться несущимся с огромной скоростью волнам дьявольского пожара, сумасшедшего танца раскричавшегося паяца.
Что-то происходит.
И отчего-то я вновь не знаю, что.
Странно.
В детстве мне казалось, что передо мною открыт весь мир, что я могу познать все, чего может коснуться мой глаз, слух, обоняние и осязание. Все, что можно узнать от других. Но мир не ограничивается ими.
Каждый понимает это. На самом деле. Рано или поздно. У мира нет и не будет рамок, просто не хватит места. Несмотря на то, что некоторые думают именно так. И никак иначе.
В отличие от…
Иные.”
Взгляд золотистых глаз был прикован к неодушевленной стенки квадратного нечто на колесах. По правде говоря, до сих пор Золотая не знала, как называли люди этот «ящик». Однако то, что пришлось покинуть это страшное место с пляшущими повсюду разноцветными огнями, масками, лицемериями и эмоциями, несомненно радовало. Даже вымученная улыбка мелькнула тенью на лице – и тут же погасла, когда Бэль погрузилась в мысли.
Вскоре они были уже далеко. Взгляд страшной женщины до сих пор не желал уплывать из памяти, сидя в голове серой занозой и постоянно кровоточа в виде образов предыдущих воспоминаний-обрывков, пепла памяти, горстки временных завихрений.
Она видела и начинала догадываться. Здесь, в мире огней, все были готовы разорвать друг друга на мелкие кусочки, лишь бы докопаться до самой сути.
“Люди. Неизменные. Алчные в своем познании и не желающие справляться с собственной гордыней. Не исправятся.”
Именно поэтому Бэль так уцепилась за Ллороса, как за единственную надежду, ниточку, протянутую утопающему, который уже практически ушел под воду. Возможное спасение или неизбежный, вспыхнувший в последний раз финал? Пепел, развеянный по ветру в надежде найти истину.
Во рту вновь стало сухо, когда пришлось идти на улицу, холодную и отчужденную, невозможную к какому-либо собственному пониманию. Здесь все было чуждым, и Золотая видела взгляды стоявших около главных дверей, прежде чем они прошли мимо. Запомнила. Как обыкновенно. Обыденно и тяжело.
Когда Ллорос оставил ее одну, Лё сцепила руки в замок, даже не рассматривая то помещение, в котором оказалась, и стала с поразительным усердием рассматривать собственные ногти, невероятно короткие, но явно острые для любого человеческого тела. Бэль знала, что человеческий облик хрупок и не способен к защите, но не знала, что может так легко ранить себя. Тогда…тогда это была лишь слепая уверенность в собственных действиях. Осознание всегда приходит позже.
Она ждала.
Секунды плыли медленно, будто раздумывая, сливаться им с минутами или же стоит подождать еще чуть-чуть. В памяти вновь поплыли картинки прошлого, будто невидимое существо зарисовывало все на собственном теле, в собственном мозгу, и теперь тихонько шептало на ухо, словно сладкий, желанный кошмар.
“Тогда, в Роще.
Прийти и помочь. Птицей в поднебесье. Криком из-под земли. Золотым лучом сквозь деревья.
Прийти и помочь.”
Пальцы крепко сжали друг друга, причиняя сильную боль и отдаваясь пульсацией в мозгу, эхом забытой мелодии. Сердца Леса. Сердца дитя жизни, дочери неба. Какой-то давний напев.
Тук. Тук-тук. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох.
Резь, пришедшая с шагами. Кажется, так глубоко она никогда не дышала, но все относительное спокойствие мгновенно разорвалось, разлетевшись незримыми осколками и вонзившись в стену с оглушительным звоном.
Поначалу Золотой хотелось ответить вопросом. Одернуть себя было просто – сознание медленно восстанавливалось, приходя в норму, возвращая силы. Все, что нужно было сейчас – покой. Осознание. Понимание.
- Шестьсот лет назад… - промолвила Золотая, с горечью вздохнув и обратив взор на Ллороса. “Что-то не так. Не то. Что-то случилось. Что-то неважное, злое, опасное.” - В Барселийской Роще появился на свет единорог из большого племени Aurum. Единорог цвета золота с дивными глазами.
Обратить взгляд вверх, куда-то выше головы Ллороса, попытавшись справиться со слезами, собиравшимися плотным комком и готовящимися вырваться наружу, предав сознание. Единственное совершенное предательство. Сморгнуть, еще раз и еще раз, приложить холодную ладонь к потеплевшей щеке, принявшей первую атаку слез.
- Этим единорогом была я, *- боль потери слышалась в голосе, подобно фальшивой ноте в безупречной композиции. Как должное и как совершенно лишнее. Возможно, дань прошлому? Будущее. Золотая поднялась с места, отметив мысленно, что ноги совершенно окрепли, а тело налилось новой силой. Алые волосы водопадом рассыпались по плечам, сбегая вдоль позвоночника. – И это я во всем виновата…*
Бэль подажала губы, не в силах что-либо сказать, однако состояние вошедшего эльфа ее обеспокоило. Золотистые глаза теперь не смотрели ввысь, буравя стену и ища неба.
- Там, на балу…я могла бы убить всех, будь моя воля, - голос стал более тихим и ровным, подобно затихающему прибою. - Мой Свет вновь со мной, живой и беснующийся, но я попалась в ловушку этого тела. Как глупый маленький жеребенок.
Вновь пробежала мышью тень улыбки, скрывшись, затаившись в уголках губ. Махнула хвостиком – не стало чего-то.
“Теперь ты знаешь. Мою историю, у которой на самом деле намного больше строк, чем рассказала я сейчас.”
- Я не знаю…куда мне идти, - свет на мгновение показался в глазах, а затем, явно забавляясь, скрылся в биении сердца, к которому была прижата ладонь. – И не знаю, кто поможет мне. Но я вижу, что у вас что-то произошло. Что случилось? Отчего в момент скрылся и образовался Иной?
Золотой и правда было интересно узнать, что случилось с тем, кого она запомнила искренне желающим помочь. И если была бы попытка обмануть, обойти вопрос – то была бы очередная игра света. Света, заплясавшего на кончиках пальцев и отразившегося в глазах огнем самой Жизни.
* слова на языке светлых эльфов.

Солнцем жилки налиты - не кровью -
На руке, коричневой уже.
Я одна с моей большой любовью
К собственной моей душе.
Жду кузнечика, считаю до ста,
Стебелек срываю и жую...
- Странно чувствовать так сильно и так просто
Мимолетность жизни - и свою. (с)
“Это вечно.
Ощущение вечно. Мы можем менять все вокруг нас – запахи, звуки слова. Даже цвет солнца можем изменить, и оно станет для нас другим. Отличным от того, что когда-то было придумано с абсолютной уверенностью в собственных «если» и «но».
Бежит время, тянется ввысь неровной дорожкой, оставленным птичьем пером падая на очи жизни, с вечной, больной интригой на душе.
Бывает Абсолютный Свет, но не бывает Абсолютного Мрака. Почему убегает от нас время, вводя в заблуждение всех, кто способен размышлять. Находиться в тени, до поры до времени, как не успевший раскрыться бутон истины. Можно рассказать обо всем, что видели твои глаза, но отчего-то они верят в истинность, подтвержденную поступком, не словом.
Вскоре совершенно переставая задумываться.
Теряешь суть времени, его счет, забываясь. «Путь Иных не для тебя, Сильвер», - так говорила ты мне, Эшшээл, когда я была совсем еще маленькой, казалось, несмышленой. Но…возможно, тогда я понимала больше.
Вокруг было намного меньше рамок. Мне не хочется в это верить, но когда-то я стала бояться наступления рассвета. Когда-то там, где я его не видела. В месте, где живут страшные и обманчиво ласковые чудища из ночных кошмаров тех, кто считает себя мыслящими.
Я сомневаюсь.”
Бэль слабо дернула плечиком, сгоняя мысли в отдельный клубок, загоняя их в глубочайшие ямы подсознания, не желая, чтобы те, совсем ненужные и забытые, так и пропали в безвестности серости. Странное было…ощущение. Странный был мир. Странные Жизнь и Смерть.
Наблюдая, сравнивая того и нынешнего эльфа, Золотая тихонько вздыхала, пока он говорил. Словно кто-то переключал рычажки, менял и  играл. Жизнь, смотрящая в хрусталь облаков, прячущая в сердцах Звезд свои подарки, заветные желания и тщетные мечты. Она ведь всегда что-то прячет, не в силах найти замену? Может быть…чересчур много «если» и «но».
“Nihil.
Великое Ничто. Что это такое? Это то, что может убить, когда нет фантазии. Разрезать небо на части, растрепать крылья и содрать маску жизни, фальшивую и такую коварную. В ночь, когда на небе загораются звезды…
Тишина. Все в этом мире начинается с тишины. Недолгой паузы, способной показать все и ничего. Как будто в этом был или будет какой-то смысл.
Ничто поглощает. Пока живы они – мыслящие – существует и Ничто, питаясь, вырастая в нечто совершенно абсолютное, словно свет. Но являясь противоположным.
Его нельзя увидеть. Ощутить. Пока оно живо. Пока оно здесь.”
Финальное «здесь» резко отразилось от стен, послав в голову волну боли, мгновенно охватившей тело, растекшейся по жилам. Огнем, взметнувшемся в неспокойном, незнакомом сердце, смотрящем со стороны.
От наступившей столь внезапно боли, хрупкая фигурка села обратно, легко и непринужденно, как будто всю жизнь ее учили именно тому, как следует двигаться в той или иной ситуации – куколка, обученная ловким  мастером. Солнечный взгляд упал вниз, разбившись, отразив в осколках начинающий давить потолок. Все было таким маленьким, таким незначительным и строго определенным.
Это не нравилось сознанию, согнанному в клубок, окруженному стальными прутьями здравого смысла. Слишком силен оказался он, этот здравый смысл. Или, наоборот, слишком слаб, чтобы удержать рвущийся и грохочущий поток мыслей?
Пути слишком длинны, мысли слишком запутанны и запуганны.
“Тяжело. Здесь слишком мало воздуха, и я начинаю понимать, отчего мне так не хотелось подходить к той воде.”
В озере разума на мгновение отразилась картинка, показывающая расположившихся в защитной позе мертвых сородичей. Куда-то…смотрящих мертвыми хрусталями некогда сияющих глаз.
“Наверное, я и правда последняя.
Как…тяжело. Но кто-то, возможно, скажет нести это бремя с честью, каким бы оно ни было? Возможно. Но так говорила мне в детстве Крессида…
И даже ты даешь мне совет, эльф. Ты можешь что-то сделать, но с тобой самим случилось нечто, о чем ты старательно пытаешься не вспоминать, выбросить в далекие закоулки собственной памяти, на растерзание действительности.
Это всего лишь луч пересекающихся судеб, череда…чего-то высшего.
Так. Безрассудно. Словно дети. Выкидывая. Самое. Нужное. Вспарывая. Клубок. Ткань. Сознания. Играя. С Жизнью.”
- Меня привел Белый Человек с алыми глазами, - задумчиво и тихо, словно это было двести лет назад, а не несколько мгновений ранее – мгновений ужаса и страха. - Я видела Дочь Штормов. Символ Войны.
“Зачем война? Зачем так называли меня, словно я – виновник всего, что случайным образом приходит в голову кому-то, стоящему слишком далеко от здравых рассуждений?
Тишина. Звуков не слышно, слышно лишь слабый трепет пламени и возносящиеся к сводчатым потолкам слова, силящиеся достать до самих небес.
Со звука начиналось, заканчиваясь неизвестностью.
Следами, увядающими на траве и песке.
Возможностью понять, утратой единственного шанса. Чем-то все заканчивается, но нет конца одному – глупости.
Как легко я рассуждая об этом, наблюдая за мимолетным течением жизни.”
- Я уже была здесь, в городе Фальшивых Огней, - снова поднялся взгляд, восстановился голос и утихомирился свет, пылающий в очах и разуме. По мановению невидимой руки, дернувшей Нить Ариадны. - Но тогда я могла вернуться обратно. Я боялась.
“Да. Как будто вижу и слышу все это сейчас, как удары молота по серебряной наковальне, выбивающей струны незримой песни, звучащей в живом сердце.
Топотом маленьких лапок, выбившихся из суетного ритма этого страшного города.”
Бэль снова сцепила руки в замок, пропустив сквозь силуэт ясный дружелюбный настрой и, снова поморщившись от боли, стала тихонько напевать что-то, хорошо забытое старое. Успевшее выцвести и распустившееся снова.
- Ты был очень добр ко мне, * - мягко зазвучал язык, переливающийся в песню, возникающую, словно из ниоткуда, из пустоты бытия. - Спасибо.
“Тихо, шелестя страницами, я вновь смотрю сквозь увеличительное стекло, как будто это что-то значит. Мне ли дано?
Творить то, что я сама хочу. Сцепившись в схватке с жизнью и попытавшись одолеть ее изнанку.”
Пальцы отчаянно перебирали оборки платья, будто выискивая в них что-то не то, такое же фальшивое, как залившийся смехом город, идущий по тонкой веревочке дрессированный зверь на поводке.
- Я не могу вспомнить лишь одного…- продолжала Золотая, перейдя уже на более резкий язык людей и снова устремляя взгляд в пол. Разум, всколыхнувшийся, снова поднял золотые звезды ввысь. – Своего имени.
“Никто не вспомнит. Никто не знает.
Все слова слишком стары, а они вновь ведут себя как дети. Забывая, что на самом деле мир не ограничен теми рамками, которые они сами придумали для себя. Законы, выдуманные каким-то глупцом, действуют на них слишком сильно.
Но мне…нужно это сделать. Что-то вспомнить, что-то исправить или…Нет. Забывать нельзя. Они живы.
Живы там, где жива я, где сияет мое сердце.”
Ибо сильна вера, пока не разлучат две стороны луны глупые людские законы, швырнув осколки в бездну бытия.
*на св.-эльфийском.

Здесь отдых можешь взять в ладони,
Скользя в серебряной луне,
Приговоренная мелькать в огне
Ни слова больше не измолвить.
Все просто, друг - мы ныне там,
Где бродят реки в шрамах звезд,
И здесь так хочется годам
Крыло свернуть. Но тише.
Взлет.
Никогда не поймешь, что на уме у этой жизни. Сумасбродная леди, швыряющаяся кинжалами от нечего делать. Словно ребенок, которому далее арбалет и сказали «делай, что хочешь – вреда все равно никому не будет». В моменты, когда чувство вседозволенности берет верх над здравым рассудком, можно забыть о том, кто ты есть. Кем рожден по праву.
Шипя и плавясь, вокруг стаи изувеченных птиц мыслей вилась тяжелая лента забывчивости. Змеиным языком напевала отвратительный, скрежещущий мотив безысходности, заставляющий очередную армию мурашек с довольствием шагать вдоль позвоночника.
Знать. Чувствовать и видеть. Капельки крови, срывающиеся вниз, на траву, гнущуюся в древнем танце. Гремящая цепь, волочащаяся по земле вслед за тонкими, дрожащими, как осиновые листья, ногами, ступающими раздвоенными копытами по шелестящей земле. Приглушенные лесные звуки – кто-то кормит, кто-то ест.
“По лесам, разбегаясь то и дело, грациозно плыли создания с дивными глазами, наполненными древним знанием, что так алчут заполучить жадные до всего, чего можно коснуться, двуногие создания.
Я узнаю в них себя. Или кто-нибудь когда-нибудь узнает за меня.
Ты не сможешь обратиться к их гласу разума. Да. Я знаю. Ты мне так говорила. Давным-давно. Как в том, что люди и им подобные называли сказками. Легендами. Как мы для них теперь – сказки, зачем-то изредка покидающие свои сказочные владения.
Не сможешь обратиться…Но я отчего-то слышу. Что-то. Когда они говорят – я что-то понимаю, хотя раньше мне казалось это птичьим щебетом.
Птиц я понимала…лучше. Больше. В них можно было что-то увидеть…Они. Познавшие свободу. Истинную ее ценность.
А они – те, кто могут жаловаться. Что имеют – не хранят, а потеряв это – бросаются в слезы, словно так и нужно поступать в любом случае.
Узнать ли в них себя?..”
Нет. Твердое и определенное. Даже узнавать, пытаться хоть что-нибудь сделать для открытия подобного знания, не хотелось. Что-то…не позволяло. Мешало, путаясь в ногах и не давая ступить на твердую землю, будучи уверенной в собственных поступках.
“Тьма – часть Мироздания, однажды уже ослепившая меня так, что четыреста лет прошли в абсолютном забвении.
Но отчего тогда свежи шрамы и сильны, как сама смерть, воспоминания?
Живут, шипят. Трепещут, как колосья, созревающие ярким летним днем. Все казалось тогда сильнее меня самой. Но что-то…
Мешало.
Говорило «Вставай и иди вперед. Следуй». Но следуй чему? Может быть, тогда я совершила ошибку, которая играла со мной в метаморфозы все эти дни?  Может быть, именно это зовется воплощением кошмаров?
Я слишком…такая же. Равная той, что была.
И я не могу этому не радоваться.”
Успокоение, накатывающее вместе с сердцем, гулко стучащим и, казалось, слышимым по всему помещению, разлилось по кончикам пальцев золотой волной, обволакивая снаружи ореолом слабого света. Улыбка любопытно высунула мордочку, осматриваясь и проверяя – так ли все на самом деле.
Две луны – три луны. Какая была разница?
Одна луна, заворчавшая вопросом. Глаза поднялись на Ллороса, глядя с печалью. Не пытаясь утешить, нет. Но…что-то другое. Понимание ли? Осознание ли чего-то дурного, страшного, и совершенного? Нет. Иное. Выражение дитя, зачем-то привязанного к большому дереву в глухой чаще и истекающего кровью.
Так есть ли разница? Вернее…была ли?
Голова склонилась набок, словно у живой статуэтки, и алые волосы спали на одну половину головы. Взбесившийся огонь в глазах желал показать себя, собственный норов и разум.
- Нет, - тихо отвечает Золотая, как заведенная кукла, которой дали команду спешно отвечать на вопросы, предугадывая мысли их задающего. Захлебываясь, пытаясь собрать мозаику мыслей в единую цепочку хотя бы слабой логики. - Со мной был Феникс.
Вот и все. История, кажется, подходит к завершению, и вскоре аловолосая начнет корить себя за то, что рассказала все и сразу. Не всегда стоит доверять словам так, как опрометчиво думают и поступают с ними люди.
Ниточка напряжения перегнулась, заставляя дыхание сбиться, а саму Бэль закрыть глаза, сосредотачиваясь и настраиваясь на очередное спокойствие, которое было так трудно хранить внутри себя. Как то…пламень.
Легенду о нем рассказывали всякому в детстве. Всякому, кто не боялся отдать собственное пылающее хотя бы единой искрой сердце на растерзание безликих духов, таинственного тумана.
Возможно, она и ждала этого вопроса. Возможно – нет.
Отчего-то в голову не смели наведываться чужеродные птицы – мысли о том, что теперь, после того, что случилось в Эвергарде, ее могут возненавидеть все те, с кем она жила бок о бок…когда-то. Неужели век кончился и те времена прошли? Все рушилось по песчинкам, образуя бурю, дыру в пространстве.
- Я даже не сумела понять, что тогда произошло, - горечь – есть, вместе с…обидой. Но оправдываться? Нет. Незачем. Все есть так же, как и было. Каким и осталось. Не помню… – положить руку на лоб, сморщиться от боли, вновь подступившей к вискам и гремящей в тамтамы со звериной радостью, -…а потом я оказалась там, где не желала бы оказаться в худших моих сновидениях. Там, где Черные Тени молятся Черным Божествам, – опустить руку, обратить взгляд в пол, сдерживая подступающие коварные слезы, до боли сжать левый кулак, - и затем в Фальшивом Городе.
Она замолчала. В груди всколыхнулась прежняя тоска, тоска по дому и золотым дням. Нет, никакой злобы нет и не было.
“Мы не умеем. Они – думают. А мы? Что мы?
Пока мы есть – мы есть, но ничто не вечно и все еще можно изменить. По крайней мере, им не отнять у нас надежду.”

Между вопросом Ллороса и ответом Золотой прошло совсем немного времени, но его оказалось достаточно, чтобы Змей убедил себя в ошибочности своей догадки, но не успел решить хорошо это или плохо… Решать не пришлось.
- Нет. Со мной был Феникс, - тихо проговорила девушка.
Еще один штрих к картине «Путь последнего единорога от сгоревшей Рощи», и вот уже из пока еще многочисленных белых пятен проступает контур чего-то большего. Того, что он уже потерял надежду когда-либо увидеть. Смирился с необходимостью иметь дело с одними лишь последствиями, ничего не зная о первопричине.
Алфан вызвался отвести обратившуюся человеческой девушкой единорога в Эвергард? Или она сама попросила и Король-Феникс не смог отказать?
Хотя пришедшие оттуда слухи говорили о чудовище, а, значит, девушкой она стала позднее. В результате чего, интересно?
Однако гораздо важнее, что стало с Лебедем…
Так странно было рассуждать, строить догадки, когда где-то там, на задворках сознания, бесновалась тревога. Когда она только родилась – непривычное, почти незнакомое ему чувство – казалось, мириться с ней невозможно, но вот прошло совсем немного времени и что-то изменилось. Словно бы невидимые телохранители оттащили сумасшедшую, и стали стеной вокруг своей хрупкой хозяйки-надежды. В конце концов Ламби мог просто задержаться… где-нибудь в Замковых Садах… Не заметил дракона, думает, что в городе все спокойно…
Он не успел сформулировать новый вопрос. Золотая заговорила снова.
«…там, где Черные Тени молятся Черным Божествам…»
Этот образ Ллорос понял не сразу. Пришлось напомнить себе, что Золотая где-то встретила Алагосет, чтобы все стало на места. Дит или, быть может, Басул. А где еще в Аларии поклоняются Черным Божествам? Да еще и не кто-нибудь, а Черные Тени.
Как оно, однако, получается…
У Ллороса не было оснований сомневаться, что и монстр, то есть, простите, Золотая, и Феникс исчезли из Эвергарда по одной и той же причине. Следует ли из этого, что и оказались они в одном месте?
Надо же. Неужели то, в чем он старательно убеждал Совет и Ее Величество с одной лишь целью выгородить свой народ, сейчас вдруг возьмет и окажется правдой? Что единственным инициатором войны является Серая Леди? Хотя тогда придется признать, что в магическом искусстве темные эльфы превзошли и светлых собратьев, и людей. Ведь без странного поведения Алфана весь гипотетический план Алагосет летел к Владетелю, а то, что магия не может воздействовать на чужое сознание, Змей знал наверняка. Вернее, знал его первый учитель-друид, а Ллорос ему поверил.
«Давай, еще и пожар в Роще на темных повесим», - язвительно подсказал Змей сам себе: слишком уж это предположение походило на попытку подогнать известные факты под заранее определенные объяснения.
Но все равно это предположение Ллоросу нравилось в первую очередь, потому что избавляло от болезненных, разъедающих душу сомнений. А еще оно было простым и понятным.  А что до магии… А кто из людей, гномов или светлых эльфов может утверждать, что разбирается в некромантии или магии крови? Кто знает, где лежат пределы возможностей ламий и муэрто?
Нужно было еще что-нибудь спросить, уточнить степень причастности Алагосет к этим событиям, но вместо этого Ллорос вдруг решил обратить внимание на состояние собеседницы, которой явно нужно было успокоиться, отдохнуть и переодеться во что-нибудь. Может, еще и поужинать, но этого так сразу не скажешь.
Он встал, намереваясь подойти к девушке, необходимость опять кого-то успокаивать живо напомнило о Ламби, о том, что про него до сих пор ничего неизвестно, и Ллорос замер  около кресла.
Глубокий вдох. Выдох. Стук.
Попытки успокоить дыхание с треском провалились.
- Да? Войдите, - повысив голос произнес он, не чувствуя в себе сил сдвинуться с места.
На пороге показался молодой эльф с почти детскими чертами лица и длинными золотистыми волосами. Ринаил, вспомнил его имя Ллорос, младший сын  Дома, чей глава очень хочет видеть себя в рядах сторонников Дома Истир. Парень выглядел растерянным и нерешительно мялся.
- Милорд, тут…
- Ламби? – только и спросил Змей, запоздало сообразив, что не надо вот так, походя, выдавать свои слабости. Даже в кругу союзников и единорогов.
- Да, милорд, он…
Ллорос не стал ждать, пока Ринаил подберет нужные слова. Быстро, едва удерживая себя от того, чтобы перейти на бег, он вышел из комнаты, чуть не забыв бросить маячившему в проходе эльфу:
- Позаботься о леди.
Оставшись один на один с незнакомой девушкой, юноша совсем растерялся и только спустя несколько секунд заговорил:
- Чем могу помочь, миледи?

***

Черноволосый эльф, чей облик отдавал хищным изяществом пантеры, напряженно размышлял, привалившись спиной к дереву. Земля под любимым деревом помощника посла уже давно была основательно вытоптана, и кто-то из подчиненных даже приволок сюда бревно, которое можно было использовать как скамейку. Он уже отправил несколько эльфов обыскивать пока еще безопасный для обладателей острых ушей Красный Замок. Долго колебался, но все-таки, решив, что жизнь мальчика дороже гордости, еще нескольких отправил оповестить стражу. Посылать кого бы то ни было на другой берег в такое время было безумием, и Валорн пытался решить, что еще можно сделать, когда до него донесся чей-то громкий голос.
Не задумываясь, Валорн поспешил к источнику беспокойства.
- …лекаря с господином послом - у нас его раненый сын, - успел услышать он окончание фразы.
Несколько человек, по виду стражники, несли импровизированные носилки из щитов. Говорил еще один, одетый во все черное. При ходьбе он опирался на трость, а один глаз был закрыт повязкой.
Валорн сбавил темп и подходил теперь уже неторопливо, давая себе время подумать.
Лекаря он, к счастью, сообразил не отправлять на поиски. А вот целителя, который явно пришелся бы очень кстати, в посольстве как раз сейчас не было. Тому пришлось уехать три недели назад, незадолго до того, как пришло сообщение о начавшейся войне, обещал, что в ближайшем времени, пришлет кого-нибудь другого, но в сложившихся обстоятельствах Валорн на это уже и не рассчитывал. Был еще Лакидан, но целитель из него, мягко скажем, аховый…
Вблизи, разглядев, что приведший небольшой отряд человек одет не просто в черную, а еще и в весьма дорогую одежду, Валорн сделал окончательные выводы о его личности. Надо же, сам господин главный казначей…
- Идите за мной, - бросил он человеку, и, не оборачиваясь, быстрым шагом направился в посольство.
Может, и недостаточно вежливо, но ситуация к расшаркиваниям не располагала. Да и к тому же Валорн уже неделю как испытывал стойкую неприязнь ко всему роду человеческому, что старательно скрывал от посла. К счастью, Истир был слишком занят, чтобы об этом догадаться.
- Ринаил, немедленно сообщи лорду Истиру, он в гостиной на втором этаже*, - отловил Валорн мельтешившего неподалеку эльфа, не замедляя шага.
Затем еще двое был отправлены искать лекаря и Лакидана соответственно.
Решив, что устраивать Ламби в холле как-то неправильно, а нести по лестницам и коридорам – тем более, Валорн провел визитеров прямиком в банкетный зал, широкие двери которого позволяли несшим младшего Истира пройти без проблем.
- Я думаю, его можно опустить на стол, - предложил Валорн.
Голос его звучал сухо, но с нотками неуверенности, говорившими об отсутствии опыта обращения с тяжелораненными.
Быстрые шаги за спиной. Валорн обернулся, легким поклоном, который наверняка не был даже замечен, приветствуя посла.
- Милорд Эштон? Что произошло с моим сыном? – Валорн поразился спокойствию в голосе Ллороса. Уж в такой-то ситуации можно было бы ожидать чего-нибудь другого. Впрочем, поспешность его выдавала. А еще лицо. Валорн готов был поспорить, что посол растерян до крайности. Он понятия не имеет, что делать, куда бежать, а потому делает то, что умеет. То есть говорит.
«К Владетелю этого человека! К сыну подойди, идиот!»
В мыслях помощник посла порой позволял себе нелицеприятные реплики в отношении кого угодно. А неприспособленность старшего Истира к роли отца его уже давно приводила в изумление.

* - фраза на языке светлых эльфов

Отредактировано Ллорос Истир (2013-01-18 08:48:53)

Виновны. Мы сами виновны. Виноваты.
Суды присяжных. Адвокаты.
Судьи.
Придуманные искореженные вещи.
И тот же путь, во многом перекрещен
С той грустной радостью, что я еще жива.
Да. Именно так подходит к завершению начало. В круговерти истины и лжи, высвобождается на свет нечто, способное искромсать на мизерные части любое сердце. Логика, подчиняющаяся иным законам, еще более глупым, чем те, с которыми приходилось в неожиданности сталкиваться лицом к лицу.
“Наверное, там тоже кто-то есть. Наши зеркальные отражения. Их отражения.”
Иногда не хотелось вставать и идти куда-то, вопреки велению бурно стучащего сердца, вместе с где-то там рождающейся мелодией. Тайной была та песнь, и тайной, до сих пор так никем и не разгаданной…Отчего-то.
Всегда было интересно узнавать что-то. Приоткрывать плотную завесу, тревожившую, нервно перебирающую струны, перетянутые между сердцем и рассудком, словно стяг кровавого флага, развевавшегося столь недавно в Фальшивом Городе. Так давно и так недавно. Как само время, под диктовку которого писались судьбы где-то в подземных архивах.
Все-таки, мир был слишком цикличным.
И там был кто-то…не боящийся шорохов по ночам.
Пальцы болели. Слишком сильно было нажатие, когда шаги заставили расцепить хватку. Молчание, взявшее бразды правления в свои призрачные ладони, повисло перед взглядом золотистых глаз. За дверью был еще кто-то. Тихо выдохнув, справившись с подступающей истерикой, Золотая попыталась расслабиться, опустив руки и свободно перебрав пальцами в воздухе.
Любопытство рванулось к тому, кто вошел, заставив пройтись по нему взглядом – настолько тщательно, словно это в действительности было нечто очень важное. Безусловно, все вновь оказалось в противоположном свете.
Ллорос ушел, оставив во взметнувшемся воздухе беспокойство, интерес, желание удовлетворить который часто оказывалось сильнее всего остального. Столь губительного. Временами.
Новый золотистый вихрь, оставленный в комнате лишь, казалось бы, для того, чтобы спрашивать или выполнять, привлек внимание неожиданным вопросом. Вещи вообще…крайне неожиданны.
Задуматься?
***
Однажды, когда небо не было Небом, а земля называлась по-иному и была такой же иной, существовало три мира, задававших друг другу вопросы. Те – не дающие душе покоя – летали в воздухе, перемещались свободно, а миры…миры были обособленными.
В одном из них жили…дети. Существа, так и не сумевшие отыскать в этой бесконечной цикличности границы собственной фантазии, строящие мир так, как им того захотелось.
Во втором…во втором жили взрослые. Существа, на роду которых предначертано было разрушать. Забывшись в собственной алчности, с головой уйдя в свой глупый мир, они назвали его обособленным, а о мире другом ведали лишь то, что все дети однажды перейдут в их мир, и именно их уставшие глаза найдут здесь собственный конец. До поры до времени…
- А что же в третьем? – вмешательство чужого голоса – как капля воды, шипящая в жадном пламени костра, заключенного чьими-то руками в плотные решетки.
Эхо голоса прокатилось по окружению, шепотам, мыслям, чуждым сознания, слушавшим Ее.
- Мы, - простым, слишком простым был Ее ответ, ослепляющий собственной поразительной легкостью, абсолютной завершенностью. – Помогающие-осознать-реальность. Спасение. Сказки. Мы стали таковыми для них…давно. Во времена тех, кого воистину называли Древними.
- Когда не было пятен на небе, - не подумав, заключает она, нарушившая спокойствие, тишину разговора, рассказа легенды.
Волей чужого сознания вновь было порождено эхо – теперь уже громкое, постепенно затихающее, как разгорающаяся вдалеке умирающая искорка. Пятен...ятен…тен…ен…
Отчего-то это слово вышло особенным. Голос старался.
Она глядела одиноко. Золотой глаз, словно тот, что, обособленный, прожигал дыры в небе. Как думала она.
Отчего-то здесь все было именно так.
- Скажи тогда – в те времена было ли одинаковым Солнце? – она плохо помнит те моменты сейчас, однако в памяти всплывают мутные обрывки, словно заключенные в прозрачный купол непробиваемого заклинания. Помнится, тогда она спросила еще и про пятна. Те, что зажигаются в ночи, а днем ведут войну с солнцем. Или их тогда было два?
- Всегда одно, - легкий вопрос угадывался в голосе Ее, когда она ступила назад, случайно придавив сучок, мерзко хрустнувший в ночной тишине. Будто закричавшим последней личиной агонии. – Отчего ты спрашиваешь?
- Но есть безумные дети, - задумчиво отвечала она тогда, напрочь забыв и о пятнах, и о всех существующих солнцах, и о летающих вопросах, – и есть замершие взрослые.
***
- Есть ли безумные дети? – спрашивает Золотая, поднимаясь с места и делая несколько неуверенных шагов в сторону еще более неуверенного эльфа, застывшего на месте сразу после того, как его оставили в одной комнате рядом с незнакомой девушкой.
Легенды…были неотъемлемой частью жизни всех тех, кого знала Белаэрн и с кем встречалась в течение всей своей, казалось бы, не столь долгой жизни.
Слух уловил там, за дверьми, какое-то иное движение – ритм беспокойства, новизны и чьего-то любопытства, смешанного с опасностью. Чего-то достойного внимания. Пусть даже…не столь чуждого, как можно было подумать.
- Пришло мое время, - грустная улыбка – словно восход чистого золота, Солнца, о котором так часто спрашивала Бэль, маленькая. – Проводи меня к ушедшему, пожалуйста.*
На этот раз действительность представляла неподдельный Интерес. Раскрывался навстречу бутоном времени, как спешащий куда-то белый кролик. Золотая видела изумление, некий ступор на лице и в жестах молодого эльфа. Возможно, он даже что-то сказал, а она, забывшись на единый миг в собственном желании, не сумела услышать. Так часто бывало.
Пожалуй, можно было бы до бесконечности кривиться в улыбке, как танцующий человечек на фоне луны, но тихо-тихо, шажок за шажочком, Золотая шла по лестнице, не издавая лишних звуков вслед за решившимся ее проводить. Только платье шуршало, являющееся совершенно лишним, где-то даже нелепым.
Как котенок, которому к лапке привязали металлический обрывок, и заставляют бежать, подгоняемого страхом.
Тихие шаги, легкое дыхание. И взгляд, изучающий, как маленький ребенок, подглядывающий за могущественными чародеями и мудрецами. Как будто у тех есть какие-то секреты…
Бэль остановилась в проеме, откуда прежде появились те-кто-приходили-и-уходили. Последних здесь было слишком много…наверное. Или нет? Она приподняла подбородок, стараясь вести себя так, словно ничего не произошло. Вышло ли это? Вряд ли. Обоняние тревожил запах крови, означавший лишь одно – догадки оказались верными.
Равно как и то, что время подошло. Совершенно правильно. Гул, перешептывание голосов. Беспокойство. Страх. Возможность. Здесь слишком много Иных, на лицах некоторых – неподдельный интерес, у других же – сострадание. Или?..
“Кто-то ранен. Серьезно.
Они не знают, что делать.”
- Позволь мне помочь…* - тихий-тихий голос. Вполне возможно, ее даже не заметили. Почти наверняка, Золотая могла бы с уверенностью сказать о том, что спрашивать, возможно, не стоило, но…
Это ведь и не был вопрос?

*св.-эльфийский.

Присутствие Эштона одновременно и раздражало, и внушало спокойствие. И то, и другое, как ни странно, по одной и той же причине: Ллорос не мог допустить, чтобы чужак стал свидетелем… Чего? Змей понятия не имел, что случится, избавься он от необходимости что-то перед кем-то изображать. Он хотел верить, что не скатится до глупых истерик, но и боялся, что даже в такой ситуации приросшая к лицу маска никуда не денется...
Нет, он может быть настоящим отцом, конечно, может… пусть и не знает, что для этого нужно делать… Но не ведь не тогда же, когда рядом маячит мастер над монетой в компании стражников-людей!
И Ллорос неотрывно смотрел на главного казначея, не позволяя себе даже случайных взглядов в сторону стола, где на импровизированных носилках лежал маленький эльф. Его сын. Гарольд ответил не сразу, сначала отпустил сопровождавших его стражей, чему Ллорос был только рад. Он уже и так прекрасно представлял, что случилось. Ламби, видимо, от избытка чувств и природного упрямства решил прогуляться, причем территории Красного Замка ему по каким-то причинам оказалось мало. А дальше… Драконы, беспорядки в городе, толпа, готовая выместить злость на любом подвернувшемся эльфе, и одинокий подросток, оказавшийся там, где не следовало бы… Несложно додумать.
Казначей, однако, с такой версией соглашаться не желал. Причем выбранная им формулировка годилась лишь в двух случаях: либо люди действительно не имеют отношения к теперешнему состоянию Ламби, либо Эштон уверен, что мальчик уже не сможет опровергнуть приписанные ему слова. И, словно в продолжение этой неприятной мысли, казначей закончил:
- …я уверен, что ваш сын сильный и легко переживёт это, хоть и с помощью толкового целителя...
«Нет здесь толкового целителя! Вот именно сейчас – нет!» - хотелось выкрикнуть Ллоросу.
Какова вероятность, что Эштон знает об этом? Если рассуждать здраво, то не такая уж и большая. Но если все-таки знает… Как это удобно: подобрать на улице умирающего мальчишку, с видом «мы сделали все, что могли» отнести отцу и…  И что? Сообщить ему какую-нибудь удобную Короне предсмертную волю сына? Может быть…
Нет, нельзя придавать только что придуманной версии статус действительности. А то он так дырку в Эштоне прожжет взглядом, в котором читалось что угодно, кроме положенной благодарности…
Тихий, едва слышный стон звоном набата ударил по ушам, так что Ллорос заметно вздрогнул и не выдержал: одним стремительным движением оказался около Ламби. Так легко поверить в то, что сюда принесли уже мертвое тело. Если б не голубые глаза, яркие, живые, хоть и подернутые пеленой боли. Аккуратно, чтобы, не дай Скания, не стать источником новой боли, он коснулся ладони сына. Ледяная кожа и еще не успевшая остыть, просочившаяся сквозь повязку кровь – странное сочетание, дикое.
И что теперь делать? Что ему сейчас делать?! Что-то подсказывало, что неплохо было бы что-нибудь ответить казначею, поблагодарить, в конце концов, раз уж больше ничего он всего равно сделать не в состоянии, но дельная мысль была пренебрежительно отброшена. Не сейчас.  Или, может, нужно что-то сказать очнувшемуся Ламби? Все приходившие на ум слова казались глупыми, неуместными. Ища совета, он растерянно обернулся к стоявшему поодаль Валорну и обнаружил застывшую в дверях фигурку в красном платье. Золотая? Когда она успела здесь оказаться?
Надежда зажглась в груди. Она ведь говорила что-то про Свет, про то, что он снова с ней. Вдруг этот Свет может исцелять? Она что-то сказала, с запозданием припомнил Ллорос. Тогда, занятый своими мыслями, он не придал значения прозвучавшему на грани слышимости женскому голосу. Зря, выходит.
- Ты можешь исцелить его?* – он говорил медленно и тихо, незнамо зачем прикладывая огромные усилия, чтобы голос по-прежнему звучал спокойно. С каждым новым словом это удавалось все с большим трудом.
Только сейчас прибежал Эривел, влетел в комнату, чувствительно задев плечом стоявшую на пороге Золотую. Замечательный лекарь, но совершенно нейтральный к магии. Что он может сделать с переломом ребер? Ллорос жестом остановил его, тот послушно замер, не понимая, что происходит.
- Помоги ему, пожалуйста,* - произнес Ллорос, с трудом выдавливая из себя слова.
Эривел дернулся, не сразу сообразив, что обращается посол не к нему, и удивленно воззрился на девушку.
Снова Ллороса кольнула мысль, что неплохо бы и сказать что-нибудь Эштону, но снова была проигнорирована. Не до того.

* - слова на языке светлых эльфов

[AVA]http://s2.uploads.ru/CeTXl.png[/AVA]
Тихо было в сердце. Обеспокоенно металась душа, перебирая лапками и бегая от сердца к голове и снова к сердцу, но теперь заставляя чувствовать боль.
Боль?
Что-то покалывало в кончиках пальцев, словно изнутри, извиваясь, желали выползти иголки или цепи, дабы пронзить хоть чье-нибудь существо. Выглядело это по меньшей мере…странно. Но все то, что не происходит, оставляет свой отпечаток? Да, разумеется. Во всех мысленных и немыслимых плоскостях. Но здесь ли, с этим непостоянством и извечными Вопросами?
Пальцы левой руки отчего-то сжались, словно действительно удерживая нечто, невидимое даже самой Золотой.
“Мне Интересно. Что они скажут в любой момент? Что они сумеют сказать, если увидят нечто, что не принадлежит их пониманию, что не заковано в цепи их разума, их знаний о бытии?
Мне действительно Интересно.”
Вокруг на момент воцарилась некоторая тишина. Поначалу Бэль и сама не знала, что сказать, однако нужно ли это было так, как мог подумать крепнувший с каждой секундой разум? Здесь, снаружи, тихим ветром завывало беспокойство, кружась с обрывками самых разных чувств. Золотая не пыталась разглядеть, нет. Смотреть так, как смотрят Древние, пользуясь закоулками собственного сознания – не к этому ли когда-то призывала Крессида? Может быть.
Сейчас отчего-то прошлое отнимало, отрывало куски, рвалось на части с омерзительным треском и пеплом, летящим в глаза. На момент глаза подернулись странной дымкой, но затем вспыхнули лишь ярче, едва только ушей коснулось фактическое позволение, ответ на Невопрос.
По позвоночнику мощной стаей затоптались мурашки, выплясывая дикий, забытый танец, заставляя вздрогнуть в ответ на проявление физических возможностей.
Иногда это действительно казалось важным…
Глупости. Нет ничего невозможного, а есть лишь Если и Но, бесконечная армия вопросов, раскидывающих в разные стороны враждебные, но верные мысли. А что произойдет, если внезапно исчезнуть все мудрые мысли? Вот. Так. Разом.
Бель дернула головой, отчего алые волосы разметались по плечам, равно как и мысли, дрожа и что-то шепча, убрались в свои дальние углы, уже давным-давно ими облюбованные. Он ведь ко всему всегда присматриваются издалека…наверное.
Шаги заставили моментально обернуться назад. Кто-то стремительно несся по коридору, наверняка готовый растолкать всех и вся на своем пути. Зачем? Судя по виду, некто тоже обо всем знал и пришел помочь.
Болью отозвалось в плече прикосновение спешащего, но Бель словно не слышала и не видела, отвлекшись от собственных ощущений.
Слушая голос, просящий помочь.
“Как давно…Как старо это ощущение.
Как…тепло.”
Вдоволь насытившись взглядами, теперь сплошной стеной упирающимися в спину, Золотая сделала несколько быстрых шагов вперед. Можно ли было медлить? Вряд ли.
Раненый ребенок дернулся на столе, вскочив, как иногда пробуждаются дети от кошмаров, в которых луна выталкивает их на съедение вечного неба, навсегда разлучая с землей.
Вовремя подхваченный, маленький эльф закрытыми глазами встретил изучающий взгляд Золотой, слушавшей прерывающееся дыхание ребенка.
Время драгоценно. Несколько секунд лишь на то, чтобы обойти вокруг, еще раз взглянуть на помещение, сузившееся до раненого, закрыть глаза и…
Прохладные пальцы коснулись лба.
“Пылай…мой…свет…”
Засверкали золотые искры, струясь из-под пальцев. Тепло нахлынуло к рукам волнами, коснулось сознания, словно прошло тонкой стрункой через все тело, постепенно расширяясь и усиливая собственное звучание, ведомое одной лишь Золотой. Как тихая песня зарождалась внутри, так и сейчас наружу рвался доселе беснующийся, игривый Свет – не постаревший ни на секунду…с тех самых пор.
То было нечто особенное.
Старое и такое же новое, какими были обновленные ощущения.
Руки нагрелись, и теперь уже ей самой было тепло от собственной природы. А это ведь была она. То, что дано, заложено. И то, что так яростно рвалось наружу.
Магический свет, тянувшийся к разуму, заставляющий тот пробуждаться, накатывая мягкими волнами ослепительной зари, расплетался на тысячи других лучей, уходящих внутрь тела. Свет обходил каждую клеточку, каждый маленький участок тела ребенка, не упуская ни единой возможности сотворить то, что призван был творить.
Это наверняка было и нечто новое для того, кого касался древний Свет, обнимая теплом. Золотая чувствовала, как выравнивается поверхность рассеченной кожи, как подсыхает кровь, затягивается глубокая рана. Слышала звуки восстанавливающихся костей, пытавшихся не проглядеть свой момент и встававших на свое место.
Улыбка постепенно расцветала на губах.
Как же это все-таки было…
Великолепно.

Отредактировано Белаэрн (2013-02-14 22:18:52)

Теперь все хорошо...
Ллорос держал на руках сына, осознавая, что беды не случилось, Ламби жив и здоров. Благодаря Золотой.
Знал ли он, какой силой обладает его гостья, когда просил помочь? Нет, то была лишь слепая надежда, основанная на сказках из далекого детства и на детской-же уверенности, что его сын не может умереть. Нет, раз уж его нашли, принесли сюда, то не для того же, чтобы Ллорос мог стать свидетелем его последних часов. Так не должно быть.
- Спасибо,* - прошептал Ллорос.
Вот так всегда. Он мог часами говорить едва ли не на любую тему, но когда требовалась искренность, слова куда-то пропадали. Он привык оценивать их с точки зрения допустимости, тщательно выбирать нужные, и эта привычка настолько срослась с ним, что стала его неотъемлемой частью. Разве искренность может быть такой?
Поэтому просто: «Спасибо». Все остальное будет ненужной шелухой.
Опускать Ламби обратно на окровавленные носилки из щитов казалось каким-то кощунством, а стоять и дальше с ребенком на руках глупо. Ллорос попытался ногой выдвинуть один из массивных стульев, окружавших стол. Валорн, заметив это, подошел и помог, пока Эривел продолжал стоять столбом и мало что не с разинутым ртом разглядывать Золотую. «Целительница*,» - коротко шепнул Ллорос помощнику. Тот, как ни странно, понял, оказался рядом с Золотой, готовый при необходимости помочь, поддержать.
- Миледи, вы не устали? Вам чем-нибудь помочь?
Змей устроил сына на коленях, словно маленького, и мимоходом, с удивившей его самого теплотой подумал, что Ламби наверняка постарается слезть, едва только очнется. Как же, он ведь не ребенок уже!..
Ллоросу казалось, что неподъемная плита, что еще совсем недавно грозила похоронить его под собой, рассыпалась в прах, что теперь уже все точно будет хорошо. Вообще все.
Голос Эштона разрушил приятную иллюзию, вернув посла в реальность, которой было очень далеко до радужной благодати.
Он допустил серьезный промах, позволив такому количеству свидетелей увидеть столь вопиющее проявление силы Золотой. Ладно еще свои ребята, с ними проблем возникнуть не должно, но Гарольд... Гарольд, судя по его словам, был очень впечатлен талантами девушки-единорога, а, значит, в ближайшем будущем о ней узнает и Кведульв. Вот как только, Мастер над Монетой встретит Великого Чародея, так сразу и узнает. И если до этого Золотой грозило только внимание Жоейн, про которую даже неизвестно, насколько тесны ее отношения с Алмазной Тысячей, то теперь девушкой заинтересуется сам глава этой премилой организации. А после рассказа Гарольда он не может не заинтересоваться.
- Но на одного казначея меньше, - в ответ на слова Эштона Ллорос постарался изобразить дружелюбную улыбку. - Что, учитывая ваши несомненные таланты, было бы большой потерей для королевства.
Посол говорил о ерунде, чтобы дать себе время найти подходящее решение. По всему выходило, что Золотой нужно срочно покинуть Палаар, и еще более срочно — посольство. Но столь же очевидно, что ей необходима помощь и поддержка, сама она совершенно не приспособлена к человеческой жизни.
- Гарольд, - «Раз вы, господин Главный Казначей, перешли на имена, то почему бы и мне не сделать то же самое?» - мне кажется, при встрече с вами я повел себя недопустимо резко... Пожалуйста, примите мои извинения, - он кивком указал на Ламби, мол, сами понимаете, волнения и все-такое прочее... - Я глубоко признателен, и обязан вам жизнью сына не меньше, чем нашей очаровательной... целительнице.
В этом месте так и напрашивалась фраза о том, что они оба всегда могут рассчитывать на его помощь и что-то в этом же роде, но Ллорос ее так и не произнес. Золотой он собирался помогать и без этого, а Гарольд должен и сам понимать, что в сложившихся обстоятельствах Змей не может, словно добрый волшебник из детской сказки, сделать все, о чем его только ни попросят. Если представится возможность он, конечно, постарается вернуть долг, но обещать это Ллорос не хотел. Вопреки распространенному мнению, он не любил врать без особой необходимости.
- Но не могли бы вы уточнить, где вы его нашли?
Ответ Ллороса не слишком интересовал. О том, что случилось он мог бы узнать и от Ламби...
«Точно, - с ехидцей заявил он сам себе, - ты за две недели так и не выяснил, что конкретно произошло в Фаорделе и что творится дома!»
Змею требовалось время, чтобы решить, что делать с Золотой, потому что едва Гарольд уйдет, как придется действовать быстро: мало ли что взбредет в голову Вейскому при известии о неизвестной волшебнице огромной силы.
Эривел наконец-то понял, что он здесь явно лишний.
- Милорд, я вам сейчас нужен?
Видимо, из уважения к Эштону лекарь говорил на понятном ему языке.
- Нет, можете идти, спасибо. И передайте, пожалуйста, стоящим у дверей, что они тоже могут заняться своими делами.
А там приведший Золотую Ринаил как раз что-то втолковывал подоспевшему Лакидану. Прислушиваться к неразборчивым голосам Ллорос не пытался, но шум эти двое создавали изрядный.
Валорна он отправлять не стал. Посол рассчитывал на его помощь в организации побега Золотой — иначе это и не назовешь, - и чем меньше придется тратить времени на объяснения после ухода Эштона, тем лучше.

* - на языке светлых эльфов