Молодое королевство понемногу оправлялось от первой в своей истории войны. Возрождалось то, что было разрушено, строилось новое. Осваивались до сих пор не знавшие цивилизации земли, как грибы после дождя, прорастали на карте новые города.
Человеческие, в основном.
В то время как практически по всей Аларии жизнь била ключом и каждый стремился занять свое место в этом мире, пока этого не сделал кто-нибудь другой, на западе, где обосновались светлые эльфы, время словно бы остановилось. Человек успевал родиться, прожить жизнь и умереть от старости в окружении детей, внуков и правнуков, а в окрестностях Барселийской рощи как будто ничего и не менялось, разве что дети немного подросли.
Хотя, если приглядеться внимательнее, можно было заметить, в землях долгоживущих эльфов происходило то же самое, что и по всей Аларии, только гораздо медленнее и без потрясений. Главы благородных домов делили власть и земли, те, кто не был столь обременен происхождением, занимались вещами более приземленными и, с точки зрения обывателей, более важными: засевали поля, шили одежду, ковали оружие и инструменты. Избравшие путь друидов знакомились с Рощей и с ее удивительными обитателями. Здесь даже города появлялись. Правда, возникший совершенно спонтанно Кастерхоул, больше походил на большую деревню, Фаордел создавался усилиями местных  жителей, значительная часть которых была людьми, а Салиин — единственный из трех, построенный по инициативе «сверху» и с определенной целью — так этой цели и не послужил.
Нельзя сказать, что абсолютно все стремились к тому покою и стабильности, что заправляли в Дорне и окрестностях. Как и в любом народе, среди эльфов рождались бунтари, жаждавшие перемен и приключений, желавшие насытить событиями каждое мгновение своей жизни. Но они обычно находили себя в человеческих городах, и сонное спокойствие Дорна оставалось непотревоженным. Закрытие столицы для представителей других рас в 174 году, призванное обезопасить хрупкое равновесие природы и разума от чересчур деятельных соседей, только сделало этот сон более крепким.
В это время эльфы предпочитали селиться в небольших поселениях, как правило, формировавшихся вокруг влиятельных Домов. Лорды заправляли делами на своих землях, время от времени собираясь в Дорне для решения каких-нибудь общих вопросов. Как дань уважения крови Крастера Миротворца, своим Покровителем эльфы считали человеческого монарха из рода Корнсфилдов, хотя в некотором отношении, это была лишь формальность: не так уж и часто в Дорне требовалось его вмешательство.

Однако не все имели возможность безмятежно наслаждаться плодами победы и наступившего мира. Близ Драконьего Хребта, давшего пристанище последователям Отступника, война все еще продолжалась. Да, битвы за корону Аларии сменились небольшими, в основном грабительскими,  стычками, но это не делало сторонников Готфрида, постепенно становившихся все более непохожими на оставшихся на поверхности соплеменников, менее опасными, а жертв их набегов — менее мертвыми. Там, где эльфийские владения плавно переходят в человеческие, размеренность и инертность были непозволительной роскошью. Эти места требовали других черт характера: целеустремленности, умения быстро оценивать ситуацию и принимать решения, жесткости  - особенно от тех, кто взялся нести за них ответственность.
Таким был и Аэлкор Каденлир, в неполные двести лет ставший главой и единственным представителем своего дома. Выросший в условиях непрекращающегося противостояния Аэлкор отличался недюжинным упрямством и не терпел полумер. Кроме того, в нем жила неугасающая уверенность в том, что он-то точно знает, что и как нужно делать для блага его окружения, его народа и даже всей Аларии. Он мог бы стать заносчивым и несносным, если бы не врожденная харизма, умение расположить к себе и заразить своими идеями других, особенно таких же юнцов, мысливших категориями чести и благородства.
Аэлкор быстро сумел получить признание среди «северных» домов, которым не чужда была проблема Драконьего Хребта. Умудренные прожитыми веками лорды видели в нем талантливого воина и умелого защитника своих земель, а их дети — замечательного товарища. Зато для Дорнийской знати он оставался несмышленым молокососом. Может быть, подстроившись под их уклад, Аэлкор и смог бы стать своим среди них, но сам молодой эльф категорически не желал проникаться степенностью и рассудительностью и предпочел просто пореже появляться в эльфийской столице. Возможно, именно поэтому там и не заметили, стремительного взлета дома Каденлир.
Дело в том, что для севера, где воинская доблесть ценилась больше умения плести интриги, Аэлкор с течением времени превратился из просто достойного внимания в уважаемого, а затем и в принимающего решения. Особенно резко его влияние возросло, когда друзья-сверстники стали занимать места своих отцов.
К моменту заключения перемирия с дроу, дом Каденлир контролировал все эльфийские земли к северу от Дорна. Но, стоит заметить, что это перемирие изменило не так уж и много. Да, темные стали меньше нападать и больше договариваться, но совсем от набегов они не отказались. Только теперь за каждой агрессивной вылазкой следовало выраженное в письменной форме негодование и неизменный ответ Серой Леди: «Найдем. Накажем». И кого-нибудь действительно лишали головы. Иногда даже реальных виновников, а не несчастных, оказавшихся в данный момент неугодными правительнице. Впрочем, одно другому не мешает.
Хотя, окажись мир с темным крепким и нерушимым, на положении Аэлкора это бы не сказалось. Теперь уже его власть зиждилась не только на собственных заслугах, но и на преданных друзьях, талантов которых хватало и на политическую возню.

Мысль о Покровителе, который принадлежал бы их народу, начала занимать эльфийские умы на исходе пятого столетия, и причиной тому стал правящий в то время Джерласс Корнсфилд и его вопиющая человечность. Как и положено человеку, последние десятилетия Джерласс доживал стариком, что делало его совершенно непохожим на эльфа. Он не был первым Покровителем, дожившим до преклонных лет, но до сих пор как-то так выходило, что эльфы не замечали старости монарха. Что для них проглядеть два-три десятилетия придворной жизни, особенно если Палаар не спешит регулярно напоминать о себе?
А вот Джерласс напоминал, и в этом заключалась, наверно, его основная ошибка. На склоне лет он отчего-то вспомнил о своих обязанностях перед эльфийским народом и рьяно за них взялся. Эльфы не возмущались. Они относились к королю с положенным почтением, а к его распоряжениям  - с должным вниманием, да и направлена деятельность монарха была исключительно во благо и протестов не вызывала. Умер король преисполненным заслуженной гордостью за свои деяния, даже не подозревая какие мысли зародил в головы своих подопечных. А они неожиданно в полной мере осознали, что со времен Эола — то есть за каких-то три века - в роду Корнсфилдов успело смениться целых шесть поколений, и от эльфийской крови в королевском доме остались лишь записи в летописях.
Понемногу мысль о том, что Покровитель эльфийского народа и сам должен быть эльфом занимала умы жителей Дорна и даже выходила за пределы города. Дошла она и до Аэлкора все еще воздерживавшегося от визитов в столицу не столько из-за непризнанности местной знатью, сколько по привычке. Зерна попали в благодатную почву: Аэлкор загорелся идеей покровительства, уже предвкушая, как сможет обустраивать вверенные ему земли с оглядкой лишь на монарха. Пришло время напомнить о себе в тихом Дорне.
Так что пока главы благородных домов со всей возможной обстоятельностью пытались и Покровителя толкового найти, и себя не обидеть, вдруг оказалось, что севернее уже имеется претендент, которому и желания не занимать, и сторонников у него в избытке, и состоятельность свою в делах управления уже на практике продемонстрировал, и, что немаловажно, большую часть армии давно контролирует. Ну как такому отказать?
Осталось получить одобрение монарха, и за этим дело не стало. Целестин, занявший место скончавшегося от старости отца, не стал возражать, здраво рассудив, что для него это не более чем формальность, всего лишь вопрос, кому именно называться Покровителем светлых эльфов.
Окончательное решение о провозглашении главы дома Каденлир вторым Королем-Фениксом и коронацию отделяло почти два года: даже Аэлкору оказалось не под силу с наскока расшевелить застывших в безмятежности эльфов, но тянули не зря. Осенью 508 года, когда после долгого перерыва Феникс вновь расправил крылья над эльфийскими землями, Аэлкору был преподнесен поистине королевский подарок. В его честь у самых склонов Драконьего Хребта был основан город — Аларион.

Четвертый Король-Феникс стал первым эльфийским правителем, получившим власть наиболее традиционным для королей образом: по праву рождения. Старший сын Руалана Гилану пришел в этот мир под знаком Феникса, словно сама Судьба намекала о заготовленной для него роли. И, стоит заметить, с выбором она не ошиблась. Равно не похожий на обоих своих предшественников, Алфан Гилану оказался именно тем в правителем, в котором, словно больной - в микстуре, нуждались эльфийские владения. Нового Аэлкора они могли и не выдержать, да и нужды в таком Фениксе уже не было: приданного вторым Фениксом импульса хватит Дорну еще надолго. Но и вялая обстоятельность Руалана была для эльфов не лучшим выходом, потому что даже после смерти Каденлира, начатые им процессы и не думали сходить на нет. Человеческая культура и жизненный уклад продолжали стремительно замещать исконно эльфийский образ жизни, особенно в городах, равновесие с природой по-прежнему удерживалось лишь усилиями друидов и готово было рухнуть в любой момент.
Чтобы со всем этим совладать, новый Покровитель должен был сочетать в себе решительность Аэлкора и мягкость и стремление к покою Руалана. И Алфан, дитя двух эпох, этими качествами обладал в полной мере.
Пусть перед молодым Фениксом и лежал долгий, непростой путь, но идти по нему Лебедю предстояло не в одиночку. Еще во время правления его отца вокруг будущего короля собрались девять совершенно разных эльфов, каждый из которых был по-своему выдающимся. Были среди них те, кто знал Алфана уже многие годы, как например Андриэла Лашээ, «вторая» мать Звездного Лебедя, на чью поддержку он мог рассчитывать с момента своего рождения. А были и те, кто примкнул к ним лишь после того, как дом Гилану занял главенствующую позицию в эльфийском обществе. И все они признавали в Короле-Фениксе неоспоримого лидера. К месту пришлась древняя легенда, и вот за ближайшими сподвижниками Алфана по пятам летит поэтичное «Девять, что стоят по ту сторону света» или, позднее, краткое «Девятка».
Правление четвертого Короля-Феникса характеризовала обманчивая мягкость. Те, кто не обладал достаточной чуткостью, видели в нем лишь изнеженное, хрупкое существо, и Алфан, на первый взгляд, соответствовал их ожиданиям. Он действовал с превеликой осторожностью, казалось, надави на него — и он поддастся, прогнется под чужой волей. И это впечатление порой оказывалось столь сильным... что ему уступали. А почему бы и нет? Почему бы не уступить сейчас, в какой-то малости, заполучив в награду королевскую благосклонность, особенно если потом при необходимости всегда можно будет настоять на своем? Разве такой Феникс сможет не уступить?
А он, как оказалось, мог. Все так же мягко, с выражением отрешенного спокойствия на лице, Алфан осаживал желающих навязать Покровителю свои мысли и свои решения. Со временем, конечно, такие попытки привели к тому, что Феникса стали все реже и реже называть слабым даже недоброжелатели, но произошло это не сразу, потому что далеко не каждый желающий урвать себе кусочек пожирнее, воспользовавшись кажущейся податливостью правителя, получал возможность свои претензии предъявить. Как правило, страждущих заворачивала еще Девятка, и они уходили, гадая то ли обстоятельства сложились неудачно, то ли все пригретые места уже заняты и занявшие их двигаться не собираются. Потом всякие предположения сменились уже пониманием, как все обстоит на самом деле, но дергаться уже было поздно. Оставалось либо следовать за Покровителем, либо довольствоваться положением политического изгоя. Как правило, выбирали первое. Вот так и получилось, что Алфан ненавязчиво, без лишней суеты и волнений сосредоточил в своих руках власть над эльфийским народом.
Его действия могли бы показаться вялыми и бесцельными, но в масштабе десятилетий они обретают смысл и направление. Алфан исправлял огрехи предшественников, сохраняя их достижения и вновь  напоминая тем из эльфов, кто успел подзабыть, что у них есть своя культура и свои традиции и слепо подражать людям — далеко не самое лучшее решение. Хотя большей частью его внимание было направлено на сохранение и поддержание уже имеющегося, топтаться на одном месте Феникс не собирался. Корабль эльфийских владений втянул весла, давая отдых изможденным гребцам, и неторопливо, с горделивым изяществом поднимал паруса, и ложился на заданный капитаном курс.
Вот только, куда приведет это путь приведет народ светлых эльфов?